У Дженнифер были хорошие отметки и она нашла себе место для летней практики в крупной компании, продающей потребительские товары. Все говорило за то, что после выпуска из Стенфорда в следующем году она сможет подыскать себе значительную, ответственную и очень прибыльную работу.
— Но я вот думаю сейчас: "Постой-ка. Моя мама оставалась дома со мной и моими братьями, и она всегда говорила, что воспитывать нас — это самая стоящая вещь, какая у нее была в жизни." Может быть, попытка сделать крупную карьеру — это значит принять мужские ценности. Может быть, как раз проявление большего уважения к идее материнства — это и есть настоящий феминизм.
Слушая Дженнифер, я пришел в выводу, что у меня лично никогда не было причин пересматривать свои планы в последний момент. В бизнес-школе женщинам было намного сложнее, чем мужчинам. Мужчинам только приходилось беспокоиться за то, чтобы делать дело. Не спорю, «лирики» вроде меня могли также мучиться сомнениями, разумно ли было вообще пойти в бизнес-школу, но даже я считал совершенно естественным, что мне хочется добиться как можно более значительной и требовательной карьеры и что пусть даже учеба в бизнес-школе не самое лучшее, на что я мог потратить два года своей жизни, вреда она не принесет.
Но для женщин из нашего класса сомнения носили совсем иной характер. Может статься, как раз им бизнес-школа вполне способна навредить. Они представляли собой первое поколение женщин, ходивших в такие школы. Не отпугнет ли стенфордская степень тех мужчин, с которыми им захочется связать свою судьбу? Не разовьет ли в них бизнес-школа жестких наклонностей типа агрессивности или соперничества? Не сделает ли она их толстокожими? Как насчет материнства? Совершенно очевидно, Стенфорд задерживал их шансы стать матерями года на два, может быть, даже дольше. Ведь это же не дело: добиться места в Голдман Саксе, чтобы проработать там месяцев шесть и уйти в декретный отпуск.
— Не хочу стать какой-нибудь карьеристкой и ходить потом по гинекологам, чтобы к сорока пяти завести-таки себе ребенка, — говорила Дженнифер. — Я не знаю. Мне нравится решать сложные вопросы, нравится испытывать чувство самореализации, которое мне дает эта школа, и я действительно жду не дождусь тех возможностей, которые откроет передо мной эта степень. Но иногда приходит в голову, а не следовало ли мне и в самом деле выйти тогда за Дона? И я начинаю лить слезы… — Дженнифер попыталась изобразить на лице улыбку. — Если ты передашь Луизе этот разговор, она меня, наверное, убьет.
Подобно тому, как в зимний семестр второкурсники организовали свое шоу, сейчас наступила наша очередь устраивать представление. Тематика прежняя: скетч насчет производственной линии, шутки по поводу задач из практикума… Две из них обратили на себя внимание тем, как в них проявилась разница между мужской и женской половиной студентов.
В первой из них Сэм Барретт, Дрю Фишер и еще пара ребят изобразили сценку, для которой нарядились под женщин. Надели парики, раскрасили лица румянами и губной помадой, а под платье запихали воздушные шары. Когда Сэм со своими напарниками, все здоровые, рослые молодые ребята, вышли на сцену, с трудом переставляя ноги на высоких каблуках и шлепая друг друга дамскими сумочками, аудитория отозвалась на это смехом и мяуканьем. Все знали, что так положено. В конце концов, такого рода сценки стали частью массовой культуры, общепризнанной формой беззлобного юмора. Как ни крути, а еще с 50-х годов все привыкли, как, например, Милтон Берль[28] выдавал себя за женщину. Любой из нас уже наперед знал, чем все кончится: «актеры» примутся прокалывать друг другу воздушные шары.
А затем наступила очередь скетча, где были только женщины. Ширли Буканан, одна из негритянок, продефилировала по сцене в вечернем платье с блестками и в завитом парике, делавшим ее похожей на Дайану Росс. Минутой позже за ее спиной встали три другие женщины, одна из них Луиза Пеллегрино. Оркестр во всю мощь грянул горячий джазовый номер, Ширли ухватила микрофон, выкрикнула "Айя-а!" и стала петь, в то время как позади нее остальные принялись подпевать и изображать из себя хореографический ансамбль на манер негритянской группы Supremes. Слова к музыке они написали сами, а в припеве повторялось: "Я женщина из Стенфорда — со мною не шути!"
Похоже, никто не знал, как на это реагировать. Кое-кто принялся скандировать "В точку!" всякий раз, когда дело доходило до припева. Но в задних рядах, где я сидел, народ по большей части ерзал на сиденьях и, казалось, ждал, когда все это кончится. Наградой исполнительницам были довольно смятые аплодисменты.