— Я могу вам помочь? — я медленно отодвинулась от него подальше.
Он сверкнул улыбкой и слишком нетерпеливо ответил:
— Конечно.
Нащупав рядом с бедром пульт, я осторожно взяла его в руку и нашла большим пальцем кнопку вызова, готовая в любой момент нажать на нее.
— Я Джим Форестер, спортивный репортер «Таймс». Хочу задать вам несколько вопросов для статьи, над которой работаю.
— Для статьи? Какой статьи?
Вытащив телефон из своего кармана, он нажал на экран, видимо, включив диктофон, чтобы записать нашу беседу.
— Об аварии, в которую вы попали, конечно.
— О моей аварии? Не знала, что это новость, о которой надо писать в газете.
— Вы шутите? Многообещающий атлет заканчивает… — звук открывающейся двери оборвал его слова.
Вошла старшая медсестра. Ее глаза вспыхнули, когда она увидела репортера.
— Я же сказала вашим людям не возвращаться сюда, — ее слова были холодными и презрительными.
Он затолкал свой телефон обратно в карман.
— Никакого вреда — никакого нарушения правил. Мисс Паркер и я просто болтали. Не так ли, мисс Паркер?
Мой взгляд метался между репортером и медсестрой, но она не сводила с него глаз.
— Я скажу тебе то же, что и остальным, — проговорила она, ее покрасневшие щеки были темно-бордового цвета. — Убирайся из этого здания, или мне придется вызвать охрану. И запомни мои слова. Иначе будешь отвечать за незаконное проникновение.
Он посмотрел на меня.
— Похоже, что нам придется закончить наш разговор в другое время, — и, резко развернувшись, вышел из моей палаты.
Я посмотрела на медсестру, ожидая объяснений, но она уже развернулась, чтобы уйти.
— Были и другие?
Она замерла, медленно повернулась и кивнула.
— Вы знаете, почему он хочет написать статью обо мне? Почему его интересуют мои травмы?
Она быстро отвела взгляд, как будто стала свидетелем ужасной аварии.
— Пожалуйста, скажите мне, что происходит.
Она напряглась.
— Доктор Фэллон дала строгие указания. Ты не должна волноваться по пустякам.
— Почему?
— Она не хочет, чтобы кто-то мешал твоему восстановлению.
— Моему восстановлению? — пискнула я. — Она все еще думает, что я не в себе? Что вы мне не договариваете?
Медсестра неловко улыбнулась.
— Она просто осторожна. Ты знаешь, лучше подстраховаться, чем потом пожалеть, — она слегка подоткнула мое одеяло. — Почему бы тебе не отдохнуть. И в следующий раз, когда репортер проберется сюда, сделай нам всем одолжение и нажми на кнопку вызова.
Следующие несколько дней я провела в окружении тех же самых четырех стен, умирая со скуки. Логан была занята, готовясь к финальным экзаменам и планируя вечеринку для женского общества в честь окончания учебного года. Так что помимо посещений физиотерапевта, для разработки моего колена, и встреч с доктором Фэллон, я была совершенно одна. Вероятно, именно поэтому я сижу в своем инвалидном кресле возле лифта на четвертом этаже. Не потому, что доктор Фэллон попросила меня, а потому, что у меня здесь друг. Хочу кому-то посочувствовать. С кем-то посмеяться.
Разве имеет значение, что «этот» Дрю не «мой» Дрю? Разве имеет значение, что он не знает меня? Что он думает, что я шлюха? Ладно. Поправочка. Мы оба застряли в больнице и оба недовольны обстоятельствами. У нас больше общего, чем кажется.
Я глубоко вздохнула и поехала по коридору.
Марджи увидела меня и поспешила обойти пост.
— Привет, солнышко.
Я улыбнулась, поворачивая голову к палате Дрю.
— Что он делает?
— Ты там бываешь. Ты скажи мне.
— Я не была пару дней.
— Почему это?
Я пожала плечами.
— Ты сказала бы мне, если бы он с тобой заговорил, да?
Пришлось проглотить комок вины, который внезапно сформировался у меня в горле.
— Зачем ему со мной разговаривать? Я думала, что он не может говорить?
Ее плечи опустились. Расстроилась? Расслабилась?
— Ну, я полагаюсь на тебя. Позови меня сразу же, как только он заговорит. Хорошо?
Не желая врать больше, чем уже наврала, я промолчала и кивнула.
Когда она, наконец, ушла, я добралась до двери в палату Дрю. Как обычно, он лежал на кровати и смотрел телевизор. Я постучала в дверь, он перевел взгляд на меня и его губы скривились.
— Что? — прорычал он достаточно тихо, чтобы Марджи не услышала его, но достаточно холодно, чтобы я поняла, что мне не рады.