Это был момент. Момент, когда я поняла, что все, над чем трудилась всю свою жизнь, кануло в лету. Живот скрутило от боли. Если бы я стояла, то уже упала бы. Так больно. Адски больно. Но я не буду плакать. Энди Паркер не плачет. К тому же она не называет себя в третьем лице. Но она сидит здесь, и только этим и занимается.
Развалина.
Немного успокоившись, я убрала руки от лица.
— Я обещал доктору, что позову его, когда ты очнешься.
Дрю встал со своей кровати, и оказался выше и шире, чем я ожидала. Если бы не сокрушительный удар по моей жизни, то я, возможно, воспользовалась бы моментом и восхитилась тем, как футболка обтягивает его грудь, или тем, как низко сидят на бедрах его шорты.
— Сколько я была в отключке?
Я могла слышать только звук своего собственного голоса. Словно я попала под воду и быстро тонула.
— Они накачали тебя какими-то сильными обезболивающими. Ты отключилась на пару дней.
— Пару дней?
Дрю посмотрел на меня сочувствующим мрачным взглядом, а затем вышел за дверь и исчез в коридоре.
Через мгновение доктор в белом халате шагнул в дверной проем, а за ним и Дрю.
— Доброе утро. Я доктор Эванс, — его высокое тело остановилось у моей кровати, возвышаясь надо мной. — Ты попала в аварию.
Я кивнула.
— Я уверен, ты задаешься вопросом о своих новых аксессуарах, — он жестом указал на мои ноги.
— Я буду бегать? — мой голос охрип от эмоций.
— Ну, ты сломала большую и малую берцовую кость на правой ноге и нуждалась в открытой операции по вправлению и внутренней фиксации. Также у тебя разрыв связки в колене левой ноги, которое мы тоже прооперировали.
Мой голос окреп.
— Я буду бегать?
— Со связкой все будет хорошо, в этом поможет физиотерапевт и восстановительные процедуры. После этого, целью является полное восстановление и поддержание колена, укрепление и повышение мышечного функционирования твоей четырехглавой мышцы.
Меня начала усыплять перегрузка информацией и его нежелание отвечать на мой вопрос.
— Благодаря всем этим приспособлениям на правой ноге, шансы на полное восстановление хорошие, — он скрестил руки на груди. — Что касается бега…
Я затаила дыхание.
— В течение достаточно долгого времени любые нагрузки исключены.
Из моих легких вышел весь воздух.
Даже через четыре года, когда будут следующие Олимпийские игры, я не смогу соревноваться на том же уровне, на котором была. И потом, там будут молодые и более быстрые бегуны, превосходящие меня.
— Вдобавок ко всему, — голос доктора Эванса прорвался через мои размышления, — у тебя ушиб головы, который привел к отеку мозга.
Удары продолжают сыпаться один за другим.
— Я знаю, что, наверное, это трудно принять прямо сейчас.
Да ладно?
— Из того, что сказала скорая, когда тебя сюда привезли… — задумавшись, он слегка наклонил голову. — Тебе невероятно повезло выжить в этой аварии.
Я взглянула на Дрю, сидящего на краю своей кровати, и он с сожалением поджал губы.
— По шкале от одного до десяти на каком уровне твоя боль? — спросил доктор Эванс.
Я хотела спросить, о какой боли он говорит. Физической или душевной?
— Пять.
Он вытащил фонарик из кармана халата и направил его мне в глаза.
— Как голова?
— Как будто я пила ночь напролет с друзьями.
Дрю захихикал, а доктор Эванс посмотрел мне в глаза.
— Итак, ты чувствуешь что-то вроде похмелья?
— Скорее, как будто я слишком много выпила, пошла домой с парнем, которого не знаю, и делала с ним грязные штучки, которые не могу вспомнить.
Дрю подавил смешок.
Доктор Эванс с небольшой ухмылкой на губах опустил фонарик.
— Скажу тебе вот что. Я попрошу медсестер принести тебе что-нибудь от этого.
— Спасибо.
Он спрятал фонарик обратно в карман.
— Умное решение — носить при себе удостоверение. По телефону мы смогли уговорить твоих родителей дать согласие на операцию, прежде чем связь оборвалась.
— Повезло, что вы вообще до них дозвонились. Они у берегов Антарктиды.
— Оу?
— Запрет охоты на китов, — пояснила я, как будто это самая нормальная вещь в мире, хотя понимаю, что это совершенно не так. — Они обычно вне досягаемости.
Он скрестил руки на груди.
— Есть кто-то другой из родственников, с кем мы можем связаться?
— Нет.
— Друзья?
Я кивнула.