– Простите, вы знаете такую девушку… Мне кажется, она местная. Худенькая, невысокая блондинка с… с… она очень сутулая. Вы ведь знаете её? – спросил он Алису и так посмотрел, что у неё не хватило духа покачать головой. К тому же она уже поняла, что будет дальше, и ей это понравилось.
– Я её знаю, – с удовольствием подтвердила Алиса, берясь за конверт с валентинкой.
Ну-и-парень не спешил его отпускать.
– А как её зовут?
– Это ведь личная информация. Никто не даёт просто так, налево и направо, личную информацию. Вот если бы мне кто-нибудь сам сказал своё имя и разрешил говорить другим…
Надо сказать, Алиса, когда на что-то намекает, то умеет очень выразительно смотреть. Это и Виталик подтвердит. Алиса – несомненный чемпион по выразительным, полным намёка взглядам если не общегородского, то, несомненно, районного масштаба. Но Ну-и-парня было не пронять. Возможно, он был слегка бесчувственный.
– Да, конечно, – ровно сказал он. – Вы не могли бы передать той девушке… конверт?
– Могла бы. – Алиса дёрнула запечатанную валентинку на себя, и Ну-и-парень наконец-то отпустил конверт.
Алиса кинула конверт с валентинкой для акварельной девушки на прилавок, в тот укромный угол, прикрытый бортиком, где лежали всякие отложенные для постоянных посетителей вещицы.
– А вы разве не будете его надписывать? – безнадёжно спросил недотёпа.
– Не буду, – отрезала Алиса.
Ну-и-парень потоптался ещё немного, вздохнул раз пятнадцать и ушёл.
Акварельная девушка появилась, как обычно, за половину недели до Дня святого Валентина. Сквозь витрину Алиса видела, что шла художница по улице нервно, всё время оглядываясь и сутулясь больше обычного. Вместо привычной толстовки она надела истёртую старую осеннюю куртку, тоже с капюшоном, но не узнать акварельную девушку было всё равно невозможно. Всё же она была, как выразился Ну-и-парень, «с… с… очень сутулая». Перед тем как войти, девушка постояла у двери, то оглядывая улицу, то всматриваясь внутрь магазинчика сквозь стекло. Разговор с бестактным недотёпой, похоже, серьёзно выбил её из колеи. Алиса решила быть особенно дружелюбной сегодня и помахала акварельной девушке рукой. Только тогда художница наконец вошла.
– Доброе утро! Вы не представляете, какой у меня есть для вас сюрприз! – воскликнула Алиса. – Он сразу поднимет вам настроение.
– Я не люблю сюрпризов, – сказала девушка. – Так что, может быть, лучше и не надо.
– Нет-нет, этот просто замечательный, – настаивала Алиса. Ей не пришлось искать конверт, потому что за стойкой он был по-прежнему один-одинёшенек. – Смотрите, вам оставили послание.
– Кто?
Тут Алиса, конечно же, пожалела, что пошла на принцип и не стала прямо спрашивать у Ну-и-парня, как его зовут. Можно было бы с таинственным видом произнести его имя… Или нет, наоборот, с таким видом, как будто и так всё ясно и собеседница давно знает и это имя, и этого человека, и послание от него было неизбежностью и даже долгожданностью, если такое слово, конечно, существует.
– Я думаю, внутри есть подпись, – сказала Алиса. Ей очень хотелось увидеть, что написано на открытке, но акварельная девушка вынула валентинку так, что была видна только лицевая сторона. Уж тем более девушка не сочла нужным зачитать текст вслух, хотя про себя прочла строчки, написанные фиолетовой пастой, – это было заметно – несколько раз… И стала ещё бледнее, чем обычно. Почти прозрачной, как привидение.
Алиса испугалась… Пожалуй, не стоило передавать никаких посланий, подумала она. Ведь я продавщица, а не почтальон. Кто знает, что там понаписал такой бесчувственный человек, как Ну-и-парень? Иногда словом и убить можно, вспомнилась Алисе фраза непонятно откуда. В общем, акварельная девушка очень сильно изменилась в лице, как вы догадываетесь по реакции Алисы. (И это вы ещё не видели, как Алиса сама расписывает тот ужасный момент, когда девушка опустила руку с валентинкой.)
– Простите, пожалуйста, с вами… всё в порядке? – спросила Алиса.
Возможно, стоило отойти в подсобку за водой, но оставить художницу без присмотра даже на крохотное мгновение сейчас было страшно. Даже моргнуть, упустив её на четверть секунды из виду…
– Как это унизительно, – сказала девушка. Просто сказала, без надрыва, или слёз, или, например, бешенства, своим обычным похожим на шуршание бумаги голосом.
Что Ну-и-парень понаписал в своей открытке? Назвал акварельную девушку горбуньей? Поиздевался над ней? Извинился так неловко, что лучше бы издевался напрямую? Художница взялась за открытку и начала её рвать, такими же аккуратными, чёткими движениями, какими кидала конверты в почтовый ящик. На мелкие-мелкие, почти идеально прямоугольные кусочки, которые даже не подумала бросить в лицо Алисе или рассыпать по магазину, а вместо этого аккуратно ссыпала в карман своей курточки. Отчего-то ещё страшнее слов была эта аккуратность.