Генерал говорил отрывисто, с большими паузами между фразами, резко выделяя согласные звуки. Так говорят люди, не привыкшие к тому, чтобы им возражали и перебивали их мысли.- Конец войны застал нас обоих в Прибалтике. Шли жестокие бои, немцы сопротивлялись отчаянно и умело. Почти каждый километр добывался кровью. На одном из участков фронта в пробитую брешь вошла наша танковая группа. Стремительно вклинилась в немецкую оборону, далеко оторвавшись от наступающих войск. А немцы, подтянув резервы, контратаковали. Наши танки оказались отрезанными. Группа пошла в бой прямо с марша. Горючее кончалось, машины встали. Положение их было критическим. Только растерянность немцев давала еще время на размышление, Остался один выход: технику взрывать, экипажам пробиваться к своим.
Я тогда был замначштаба дивизии. Той самой, к которой принадлежала отрезанная группа. И мы бессильны были чем-нибудь ей помочь.
И вот тогда в мою землянку ворвался комбат Белозеров. По старой дружбе он входил ко мне без доклада.
- Их надо выручать! - потребовал он. - Чего же мы ждем, подполковник Томский?
- Успокойся, Семен, - сказал я ему. - Сейчас они получат приказ. Жаль танки, но люди дороже машин.
- Рвать танки? Те самые, которые только пришли с Урала? Новые танки?
- Война есть война.
- Их надо выручать! - крикнул он. - Понимаешь, выручать! Доложи командиру дивизии, пусть пошлет меня!
План его не выдерживал никакой критики. Он предлагал пересечь фронт в таком месте, которое и на наших, и на немецких картах числилось танконедоступным. Лесистые холмы, извилистые овраги. Это понадежнее противотанковых рвов и минных полей. Крутизна склонов холмов и глубина оврагов были намного больше предельных величин. Я указал на это Семену.
- Мои машины пройдут! - упрямо твердил он.
Я до сих пор удивляюсь, как он сумел уговорить нашего комдива. Ведь каждый овраг мог стать могилой для танка. Да еще дополнительные баки на броне. Любая зажигательная пуля - и машина вспыхнет, как смоляной факел.
Семен вывел группу из окружения и с того дня быстро пошел в гору. Войну закончил полковником. Позже получил часть в одном из гарнизонов. А меня назначили к нему начальником штаба. Перед полковником Белозеровым открылись широкие горизонты. Академия Генштаба, а там, глядишь, рукой подать и до округа. Но Семен не торопился на учебу.
- Слушай, Семен, - сказал я ему однажды, - чего ты хочешь, никак я не пойму? Тебе дают зеленую улицу, а ты упрямо топчешься на месте.
- Эх, Петрович, Петрович! Третий десяток лет мы знакомы, а до сих пор не понял ты моего характера,- ответил он. - Да, просто привык я к своим танкам, к своим солдатам. Боюсь, что заскучаю я без них и в академии, и в штабном кабинете…
- Вот такие дела, моряк, - закончил Томский после паузы, - не стало у меня хорошего друга…
Генерал замолчал. Весь остаток пути он сидел неподвижно, нахохлившись, так что я видел только его стриженый затылок. Стук захлопнувшейся за мной дверцы кабины не вывел его из оцепенения.