1. Если Джанет действительно имела зуб на Бесс Хадлстон, то для установления причин этого требовался кто-то более проницательный, нежели я.
2. Никаких существенных отклонений я у нее не заметил, разве что она предпочитала городу жизнь в деревне.
3. Она совершенно не подозревает, кто мог рассылать анонимные письма, а также у кого для этого могли быть достаточные мотивы.
– Теперь попробуй пообщаться с мисс Тиммс, – сказал Вульф.
Так как я знал от Джанет, что девушки собрались съездить на уик-энд в Саратогу, то не пытался назначить Мариэлле свидание ни в субботу, ни в воскресенье. Утро понедельника, по моим представлениям, мало подходит для начала романа, поэтому я дождался обеда и лишь потом позвонил Мариэлле, которая сообщила мне скорбную весть. Я поднялся в оранжерею, где Вульф в одно нижней рубашке – зрелище не для слабонервных – обрезал макушки с предназначенных для разведения растений.
– Бесс Хадлстон умерла, – сказал я.
– Оставь меня в покое, – произнес он брюзгливо. – Я делаю все, что могу. Скоро кто-нибудь получит очередное письмо, и тогда…
– Нет, сэр. Писем больше не будет. Я констатировал факт. В пятницу вечером у мисс Хадлстон появились первые признаки болезни – очевидно, столбнячные бациллы попали в организм через ранку на большом пальце ноги. Около часа назад она умерла. Я разговаривал с Мариэллой, ее голос дрожал от горя.
– Столбняк? – Вульф мрачно уставился на меня.
– Да, сэр.
– Мы упустили гонорар в пять тысяч долларов.
– Мы не упустили бы его, если бы вы соблаговолили вовремя пошевелить пальцем, вместо того чтобы…
– Я был бессилен, и ты это знаешь. Я ждал следующего письма. Отложи дело в архив. Я рад, что от него избавился.
Я не разделял его настроения. Просматривая в кабинете материалы дела, состоявшие из письма миссис Хоррокс, фотокарточки Джанет, двух представленных мной отчетов и нескольких надиктованных Вульфом примечаний, я чувствовал себя так, словно покидал бейсбольный матч при ничейном счете. Но, видимо, так уж все получилось, и изводить Вульфа было бессмысленно. Я позвонил Джанет, спросил, не могу ли оказаться чем-то полезен, и она ответила слабым уставшим голосом, что нет.
Согласно объявлению, появившемуся в «Таймс» на следующее утро, траурная церемония должна была состояться в среду после обеда в Белфордской мемориальной капелле на Семьдесят третьей улице. Там соберутся родные, близкие, знакомые Бесс Хадлстон – большая толпа, даже несмотря на август, – соберутся на ее последнее чествование. С прискорбием извещаем… Я решил пойти. Насколько я себя знаю, вовсе не для того, чтобы полюбопытствовать или еще раз взглянуть на Джанет. Ходить на траурные церемонии глазеть на девушек – не в моих правилах, даже если эти девушки неплохо танцуют. Назовите это предчувствием. Нет, я не увидел там ничего криминального. Я увидел непостижимое. Я проследовал мимо гроба в веренице людей, потому что, заметив их издалека, отказался верить глазам. И лишь подойдя вплотную, убедился, что все было действительно так. Восемь черных орхидей. Восемь черных орхидей, которые не могли взяться больше ниоткуда на свете, и карточка с инициалами, как он имел обыкновение их нацарапывать: «Н. В.».
Когда я вернулся домой и в шесть часов Вульф спустился из оранжереи, я не стал заводить с ним разговор на эту тему. Я решил, что пока не стоит. Требовалось поразмыслить.
Вечером того же дня в дверь позвонили, и, отправившись открывать, я обнаружил, что на крыльце стоит не кто иной, как мой давний коллега инспектор Кремер из отдела по расследованию убийств. Изобразив на лице неописуемый восторг, я поздоровался и проводил его в кабинет, где Вульф расставлял на карте Европы очередные пометки. Они обменялись приветствиями, после чего Кремер уселся в красное кожаное кресло, достал носовой платок, отер им выступившие на лице капельки пота, сунул в рот сигару и впился в нее зубами.
– У вас появились седые волосы, инспектор, – заметил я. – Очевидно, организму не хватает физических упражнений. Такой интеллектуальный работник, как вы, обязательно должен…
– Ей-Богу, Вульф, не понимаю, почему вы его до сих пор держите. – Кремер кивнул на меня.
– Однажды он спас мне жизнь, – проворчал Вульф.
– Однажды! – возмутился я. – Да я ежедневно…
– Помолчи, Арчи. Чем могу быть вам полезен, инспектор?
– Тем, что расскажете, какое поручение выполняли для Бесс Хадлстон.
– Вот как? – Брови Вульфа приподнялись. – А почему это интересует вас, сотрудника отдела по расследованию убийств?
– Потому что все управление уже буквально воет от одного назойливого типа – ее братца. Он утверждает, что Хадлстон была убита.
– В самом деле?
– Да.
– И он располагает уликами?
– Отнюдь.
– Тогда зачем морочить мне голову? И себе заодно?
– Затем, что от него не так-то просто отделаться. Он уже ходил к комиссару. И хотя у него нет никаких доказательств, все-таки есть один аргумент. Изложить?
Вульф откинулся на спинку кресла и вздохнул:
– Да, пожалуйста.
– Итак, он принялся за нас в прошлую субботу, четыре дня назад. Столбняком она заболела днем раньше. Полагаю, мне нет необходимости рассказывать о том, как она поранила ногу, поскольку Гудвин при этом присутствовал и…
– Да, я в курсе.
– Так я и думал. Дэниел утверждает, что столбнячная палочка не могла попасть в организм его сестры через этот порез. Осколок стекла, завалившийся в ее туфлю, когда поднос со стаканами ударился об землю, был совершенно чистым. Туфли – новыми. А босиком она не разгуливала. Он говорит, что в такой ситуации просто непостижимо, как бацилла могла проникнуть в кровь, да еще в количестве, вызывающем такой скорый и тяжелый приступ. В субботу я отправил туда человека, но доктор не позволил ему повидать больную…
– Доктор Брейди?
– Совершенно верно. Однако братец не оставил нас в покое, а после смерти сестры даже удвоил активность, поэтому вчера утром я послал туда двоих ребят, чтобы во всем разобраться. Скажите, Гудвин, как выглядел осколок – тот самый, который оказался в ее туфле и стал причиной трагедии?
– Я не сомневался, что истинная цель вашего прихода – повидаться со мной, – произнес я, потупясь. Это был осколок толстого голубого стакана. Их разбилось несколько.
Кремер кивнул.
– Все сходится. Мы отослали туфли в лабораторию, но никаких столбнячных палочек на них обнаружить не удалось. Конечно, существовали другие возможности: скажем, инфекция проникла через йод или марлю. Поэтому заодно мы отправили в лабораторию все медикаменты из аптечки, но марля оказалась стерильной, а йод – самым обыкновенным, и никакие микробы, естественно, в нем существовать не могли. В подобной ситуа…
– Последующие перевязки, – пробормотал Вульф.
– Исключено. Когда доктора Брейди вызвали к заболевшей в пятницу вечером, повязка, наложенная им во вторник, была нетронутой.
– Постойте-ка. Знаю! Честное слово, знаю! – вмешался я. – Орангутан. Он щекотал ей ногу и мог занести…
Кремер помотал головой.
– Мы проверили. Один из опрошенных – племянник – высказал такое предположение. Лично мне оно показалось притянутым за уши. Но версия есть версия. Доктор Брейди…
– Прошу прощения, – перебил Вульф. – Вы беседовали со всеми. Неужели мисс Хадлстон ничего не сказала им перед смертью? Хоть одному?
– Практически ничего. Вам известно, что делает с человеком столбняк?