Дверь землянки приоткрылась, в светлом пятне замаячила тень.
– Товарищ Зотов. Товарищ Зотов!
– Что? – он узнал голос Маркова.
– ЧП, товарищ Зотов, вставайте!
Вот наказание. Зотов с трудом сел, растирая по-слоновьи опухшие ноги, морщась от боли и сочно похрустывая суставами. Башка дурная, словно с похмелья.
– Пойдемте, товарищ Зотов!
К чему спешка? Думал у партизан отдохнуть, ага, держи карман шире. И проканючил:
– Умыться бы.
– Это можно. На улице вода есть. Петро полей.
Зотов, постанывая и охая, выбрался из землянки. Под пальто забрался утренний холодок. На часах десять минут седьмого. Солнце пронзило лес отвесными копьями золотистых лучей. Петро, выполнявший при Маркове роль ординарца, звякнул ведром. Обжигающе ледяная вода полилась в подставленные ладони. Зотов ополоснул лицо и, отфыркиваясь, принял не первой свежести полотенце, растерев кожу до скрипа.
– Поспешите, товарищ Зотов, – Марков нетерпеливо запрыгал.
– Что случилось? – требовательно спросил Зотов, направляясь за командиром. – Да ответьте вы наконец!
Марков остановился, поманил пальцем и горячо прошептал в ухо:
– Твердовский ночью повесился! – и чуть не бегом кинулся по тропе.
«Твердовский? Это еще кто такой?» – удивленный Зотов, пошатываясь, двинулся следом. Партизанский лагерь был тих и безлюден, только откуда-то со стороны доносились голоса и тонкое повизгивание пилы. Твердовский. Твердовский. Вчерашний день в памяти застыл кляксой расплавленного гудрона, мысли растеклись и пузырились, всячески избегая собирания в кучу. Твердовский. Особист! – осенило внезапно. Ну точно, Олег как его там…, который с Волжиным свару устроил и трибуналом грозил. Потом, правда, оказался нормальным мужиком, звал с утра в гости на разговор. А теперь, значит, повесился. Интересно.
Марков свернул к неприметной землянке, перед входом которой курили начштаба Лукин и молодой партизан с чехословацкой винтовкой.
Зотов поздоровался с каждым за руку. Лукин выглядел нервным, невыспавшимся и помятым.
– Приходил кто? – осведомился Марков.
– Ни единой души, товарищ командир, – доложил часовой.
– Близко никого не пускай, рот держи на замке, – распорядился Марков, первым спускаясь в землянку.
Лукин пропустил Зотова вперед. Дверь оставили открытой. Внутри узкие нары, стол, заваленный бумагой, керосиновая лампа, на стене синяя милицейская форма в чине старшего лейтенанта. Особист висел у дальней стены, рядом с печкой, подогнув ноги и коленями почти касаясь соломы настеленной на полу. При высоте землянки по-другому повеситься невозможно, разве что сидя. Голова падала на грудь, сверкая залысинами, руки свисали вдоль тела худыми плетьми.