– Спасибо, отец, – Зотов вышел со двора. Село словно вымерло, ни души, даже собаки не тявкали, только ветер перебирал верхушки огромных тополей и плакучих берез. Шестаков зыркал по сторонам, видимо опасаясь появления коровьего мстителя и бывшего дружбана Фролки Гурикова с претензиями и топором. За темными окнами изб угадывалось движение, колыхались занавески, мелькали белые лица. Они шли по колеистой, ухабистой улице, чувствуя на себе пристальные, колючие взгляды. За спиной, подождав, как они удалятся, скрипели калитки и появлялись усталые, обесцвеченные, поникшие люди: бабы, детишки и старики, жители брянских деревень сурового, военного времени. Зотов поежился, чувствуя себя экспонатом музея. Люди смотрели, и в глазах их стояли страх, боль и молчаливый, выстраданный укор. А еще теплилась спрятанная надежда. И от этой молчаливой надежды становилось хуже всего. Зотов шел, подняв голову и выпрямив спину, чтобы измученные женщины и голодные дети видели: здесь, в оккупации, под кнутами и пулями фашистских зверей, советский человек идет открыто, ничего не боясь, кроме собственной совести. Эта вера была единственным, что он мог им сейчас дать.
Сельсовет он увидел издалека и, отсчитав третий дом, вошел в приоткрытую калитку, не обращая внимания на остервенело бросившуюся под ноги мелкую собачонку. Анька пошла следом, Шестаков с Карпиным остались приглядывать. Зотов постучал в дверь негромко, но уверенно. В избе скрипнули петли, послышались шаги, лязгнул засов, и на пороге возникла высокая, полная женщина, с мокрыми руками и вышитым полотенцем через плечо. С рябоватого лица внимательно глядели серые глаза в оборке мелких морщин.
– Здравствуйте, вы Антонина Лазарева? – вполголоса спросил Зотов.
– Ну я, – женщина смотрела без особого страха.
– Мы из партизанского отряда «За Родину».
Взгляд Антонины скользнул по гостям, задержавшись на оружии и снаряжении.
– Проходите, – хозяйка посторонилась, пропуская в сени, огляделась по улице и плотно притворила дверь. В избе было чисто, обстановка скудная: деревянная кровать, обшарпанный стол, пара стульев и лавок, огромная, беленая печь. На темной, бревенчатой стене виселифотографии. В тазу отмокал закоптившийся чугунок. Рядом, держась за занавеску, стоял, покачиваясь на кривых ножках, карапуз лет трех с измусляканной коркой хлеба в руке, одетый в порядком изношенную рубаху, оканчивающуюся в районе пупа. Малец, забыв про кусок, округлил глазенки и, насупив брови, спросил:
– Теть, а то кто?
– А ну брысь на печь! – послышался легкий шлепок по голой заднице, малец оторвался от пола и перекочевал на лежанку.
– Племянник, – извиняясь сказала Антонина. – Сестрин сынок. Она у меня в партизанах, вот и вожусь.
– Значит, наш малец, партизанский! – Зотов нашарил в кармане кусок побуревшего рафинада и протянул пацану. – Держи, герой.
Мальчонка попятился и исчез в ворохе одеял и тряпья.
– Не возьмет, – улыбнулась хозяйка. – Он у нас скромный, сторонится чужих.
– И правильно, – Зотов, оставив сахар на краешке лежанки, повернулся к женщине. – Меня зовут Виктором, а вас как по батюшке?
– Да чего мы, в райкоме? – отмахнулась она. – Антонина я, так и зови.
– Мне нужно поговорить с вами об Олеге Ивановиче.
– Ох, – Антонина тяжело опустилась на лавку и махнула на стулья рукой. – Вы садитесь.
Зотов с Анной присели. По избе распространялся запах вареной картошки.
– Вы знаете, что он погиб? – спросил Зотов.
– Знаю, – Антонина смотрела в сторону.
– Я расследую его смерть.
– Понимаю.
– Вы хорошо его знали?
– Нет, вообще не уверена, что кто-то знал его хорошо. Олег Иванович был человек очень скрытный, душу не открывал. Уж о делах и не говорю.
– Часто виделись?
– Один-два раза в месяц. Он ходил по району, у него везде были свои люди, а ко мне заходил ночевать, если из Навли возвращался в отряд.
– От него кто-то приходил?
– Никогда, – Антонина не знала куда деть большие, раздавленные работой руки.
– Я сейчас задам неприятный вопрос, – Зотов прокашлялся. – У вас были с Твердовским личные отношения?
– Кыс-кыс-кыс! – прозвучало с печи.
– Я тебе дам кыс-кыс, атаман, – Антонина погрозила племяннику кулаком. – Спокою коту не даешь, всего истаскал!
– Кыс-кыс.
– Чтоб тебя, – Антонина вновь села, пряча увлажнившиеся глаза. Вряд ли из-за кота. – Измучил животную, Васька уж и домой не идет, как увидит паршивца, сигает в кусты. – она поскребла ногтем невидимое пятно на столе. – Ничего с Олегом Ивановичем у нас не было, хоть я и не против была. – Антонина глянула с вызовом. – Ночевал изредка, продукты носил, у меня малец, хочет архаровец жрать, так я…