– И никому не сказал? – бровь Решетова выгнулась дугой.
– Никому. Не мог же я бегать по лагерю с дневником психованного убийцы в руках. Потому и приперся в поисках железобетонных доказательств. Ведь до конца верил, это ошибка, стечение дрянных обстоятельств. Теперь понимаю, насколько дерьмовый был план.
– Да гонит он! Зуб даю, гонит! – в двери появился Кузьма, уже без сала, но при оружии.
– Подслушивать нехорошо, – укорил Зотов.
– Рот закрой, сука! – ощерился Кузьма. – Сваливать надо, капитан, сваливать. Эта шкура нас заложила!
– Никто никуда не уйдет, – спокойно возразил Решетов. – И прекрати орать, башка раскалывается.
– Ты ему веришь?
– Не верю, – отозвался Решетов. – Но мы останемся, операция началась, придется рискнуть.
– Да тут скоро все партизаны местные будут!
– А если не будут? Сбежим, поджав хвост? Чтобы на нас открыли охоту и немцы, и красные? Тогда точно конец, дурья башка.
– Ты с ума чтоли сбрендил?
– Выполняй приказ, сержант.
Зотов не смог сдержать глумливой улыбки. Решетов уперся! Он парень упрямый, это все знают, на то и расчет. Хер его сдвинешь. Давай, Решетов, не сдавайся, я за тебя!
– Этого в расход? – Кузьма зыркнул на пленника.
Сердце у Зотова оборвалось, он инстинктивно сжался в упругий комок. Вот он, тот самый допустимый риск. Подыхать не хотелось совсем.
– Нет, закончим с советом, будет полковнику Рихтеру подарок, – губы Решетова растянулись в зловещей ухмылке. – Витя у нас из Москвы, многое может порассказать, да, Вить?
– Как Кузьма поросят в колхозе сношал? – Зотов расслабился, сердце дернулось и вновь завелось. Можно немного пожить.
– Тварь! – Кузьма подскочил и ударил в лицо. Зотов опрокинулся на спину, рот наполнился противным, отдающим медью киселем. Пинок кованого сапога в ребра заставил согнуться и сдавленно заурчать.
– Хватит, – прекратил экзекуцию Решетов. – Руки свяжи и в яму.
– Поднялся! – Кузьма рывком поставил Зотова на колени. – Только дернись, паскуда!
Зотов зашипел от резкой боли и сплюнул тягучую, липкую кровь. Сгусток повис на подбородке красной соплей. Кузьма пыхтел за спиной, перетягивая руки веревкой.
– Встал, мразь! – ствол врезался под лопатку.
Зотова вывели на улицу, прохладный ночной ветерок остудил разгоряченное, огнем полыхающее лицо. С низины на урочище в мертвом лунном свете ползли лохмотья сырого тумана, пахло болотиной и стоячей водой. На поле из седой пелены торчали островки сухого чертополоха и одинокие, кривые березы. Под черным куполом храма зловеще выл и причитал козодой. Смрадное дыхание Кузьмы касалось затылка. О том, чтобы сигануть в кусты не могло быть и речи. А Зотов и не стремился бежать.
– Чертячья ночка, – посетовал Кузьма, пихая пленника по едва заметной тропе.
– Нам на руку, – хмыкнул Решетов. – Лестницу приготовил?
– Обойдется, не прынц, – паскудно хихикнул Кузьма, тропка привела за церковь. – Лети, дорогой!
Зотова пихнули в спину, он испуганно вскрикнул и рухнул в черную бездну. Свалился плашмя, от удара выбило дух, и он заворочался огромным, полуоглушенным червем. Падение смягчил ковер из прошлогодней листвы. Он перевернулся на спину и увидел над собой пятно звездного неба. Зотов лежал на дне ямы метра три глубиной.
– Не убился? – на фоне ночного неба появилась голова Кузьмы.
Зотов нечленораздельно замычал в ответ, суча ногами и молясь, чтобы переломов было поменьше.
– Живучий ублюдок, – хмыкнул Кузьма.
– Сходи, кликни Павленко, – распорядился Решетов, невидимый в темноте. – Пусть караулит.
– Да куда он денется?
– Иди.
– Возись тут со всяким дерьмом…
Кузьма ушел. Зотов прикусил губу, сдерживая рвущийся стон. От боли темнело в глазах. В яме царила чернильная, непроглядная темнота, дыша в лицо сыростью и подвалом. Луна высвечивала край искрошенной кирпичной кладки. На дне скопилась бодрящая ледяная вода, левый бок и задница промокли насквозь. Он усилием воли заставил себя подняться на подкашивающиеся ноги.
– Никит, а Никит? – из горла вырвался хриплый смешок.
– Ну, – над краем склонилась черная тень.
– Ты подумай над моим предложением. Еще не поздно уйти.
– Для меня поздно, Вить.
– Хозяин-барин. Можно вопрос на правах последнего желания обреченного?
–Валяй.
–Картинка сложилась, кроме одного:зачем ты к немцам ушел?
– Много хочешь знать, – в темноте вспыхнула спичка, на мгновение осветив меловое лицо Решетова. Заалел огонек сигареты. Капитан помолчал, выпустил струю сизого табачного дыма и произнес: