Или, может, дело в том, что в отличии от остальных его гостий она не знала, как это — быть женщиной. Разве возможно ею стать, не имея в запасе достойного мужчины? Больной вопрос. Слишком больной, чтобы действительно о нем думать.
Гуру мягко ее позвал. Не голосом, а так, будто рывок, заставляющий приблизиться, стал сильнее. Теперь окунуться хотелось не в воду, а в его тепло.
Она хлюпнула носом, но сдержалась, оставаясь на месте. Почему же ей так хотелось отличаться от остальных? Когда-то давно не таких, как все, выгоняли из общин и они погибали, потому что было невозможно выжить в одиночку. Так откуда такое самоубийственное стремление выделиться?
Очередной рывок, как будто Гуру напоминал — не трать время, забивая голову ерундой. Иди лучше ко мне.
И все собственные размышления вдруг обрели прозрачность — и правда, все это только чтобы отсрочить свое наказание.
Но большинство трусливо. А я — не большинство.
И тогда Наташка сдалась.
Но перед тем как встать и сделать все, что он пожелает, она наклонила голову, уткнулась лицом в коленки и разрыдалась.
Над своей глупостью — так отчаянно стремиться быть не как все и все равно оставаться одной из них. И дело даже не в Гуру. В мужчинах, к которым все равно тянет, и каждый раз ты будто заново достаешь свое сердце и пакуешь в цветную коробочку. И получаешь возврат за ненадобностью — жеваным и мятым.
И в неубиваемом, изматывающем желании стандартного бабского счастья во времена, когда на улице 21 век и групповуха становится таким же стандартом, как посещение парикмахерской.
Над своим телом, таким же слабым, как все остальные человеческие тела. Вот, захотел ее отыметь великий подземный Гуру и чем-то таким воспользовался, что она не может ему отказать, хотя совершенно точно знает, что это раз и навсегда поставит крест на всех ее дальнейших планах, на жалких остатках растоптанного самоуважения и еле живой надежды на будущее. Не останется единственного очага, освещающего для нее эти сырые бездонные пещеры. Вокруг которого она вилась как глупый мотылек, и точно так же подпалила крылья.
А за что?
Почему она должна слушаться желаний этих придурошных Гуру?
— Ты не должна.
Наташка подскочила, как ужаленная, тяжело дыша. Она боялась пошевелиться, чтобы тело не перехватило контроль, потому что все в ней хотело только одного — секса, быстрого или медленного, грубого или нежного, любого, только немедленно. Суррогата любви, пусть даже самого низкопошибного.
— Если тебе не хочется быть, как все, ты можешь уйти, — насмешливо говорил Гуру. Его голос слегка переливался, словно он пел песню на незнакомом языке и местами был неуверен в произношении.
— Мне сказали, ты забираешь женщин для себя.
— Я беру их, потому что они несчастны.
— Я не несчастна! А вчера до твоего прихода я вообще была счастлива!
Он покивал головой.
— Я беру только тех, кто одинок.
— Если бы не ты, я могла бы быть сейчас не одна!
Он прищурился.
— С чего ты решила? Я никогда…
— Не продолжай!
Ей вдруг стало страшно оттого, что могло прозвучать. Хоть убей, не хотелось знать на основании чего он сделал свои выводы об одиночестве, которое не имело шанса прекратиться. Вместо этого Наташка разозлилась и пошла в наступление.
— Это подло, то, что ты тут проделываешь с нами.
— Я ничего не проделываю.
Она фыркнула.
— Ну конечно! Почему тогда у меня настроение, как у мартовской кошки?
Он наклонил голову вперед.
— Я не знаю.
Наташка затаила дыхание.
— Ты не знаешь, как влияешь на женщин, которых сюда приводишь?
Гуру рассеянно пожал плечами.
— Я просто даю им то, чего они ждут.
— Они ждут физического контакта? Все? Каждая из них? Что ты такое несешь?
— Не просто контакта. Они жаждут стать чем-то недостижимым, целым, стать сконцентрированной слепой любовью, ведь за сотню часов они проживают со мной целую вечность, обладая большими возможностями, чем Амур. Тот стреляет стрелами, несущими любовь, а женщины, которые ко мне приходят, мечтают сами стать любовью. Хотя бы раз увидеть, как это — белый мир без единой тени.
Наташка подошла ближе и осторожно села возле него на корточки, впрочем, готовясь при случае сбежать. Теперь, после прозвучавшего «не должна» его соседство, казалось, воспринималось иначе — каждое слово охлаждало, рыбки покидали ее кровь и оставляли после себя немного горечи.
— Ты… не предлагаешь им этого? Они просят сами?
Он снова пожал плечами.
— Когда я после целой вечности встретил людей… это была девушка — мы долго говорили, узнавая друг друга, и я спросил ее — что такое ваша жизнь? Она ответила — полоса препятствий. И чего ты хочешь, я многое могу подарить. Чего тебе не хватает? — поинтересовался я. Она погрустнела и призналась: «Я не знаю любви. Вокруг много мужчин, которые выражают мне симпатию — и не одного любимого. А я хочу так, чтобы он появился и стал для меня целым миром, огромным, необъятным белым миром без единой крапинки».