— Ложись на живот.
Усаживался сверху и старательно выводил на ее спине замысловатые узоры той жидкостью, вкус которой уже сроднился с его собственным. Наташка уже давно поняла, что там намешан в том числе бузун, но это ее никак не волновало. Он в своем уме? Более чем. И она. Если их обоих все устраивает, остальное не должно никого касаться.
— У аквелей существует несколько не вполне стандартных способов стать друг другу ближе. Попробуем?
И если услышав эти слова из других уст, Наташка бы насторожилась, здесь она просто улыбалась и слушала дальше.
— Все время хотелось проверить, не врут ли, но как-то не сложилось. Не с кем. Ты не обижаешься, что я хочу попробовать сейчас?
— На что? Я рада, что до меня тебе было не с кем.
Он некоторое время думал, шумно дыша, а потом продолжил рисовать.
— Никогда на меня не обижайся. Мне сложно признать, что я вдруг стал в ком-то нуждаться… Так остро. Но ты скоро поймешь, что я не забираю своих слов обратно. Ты можешь оставаться у меня, сколько хочешь.
В обычное время такая фраза могла бы вывести из себя, но Наташка понимала, что в его исполнении это равнозначно вручению ключей от квартиры и банковской карты со всеми имеющимися на ней сбережениями.
А потом он наклонялся и повторял нарисованный узор уже языком, и Наташка в очередной раз умирала от той ядерной смеси, что смешивалась внутри благодаря его прикосновениям. Что-то было в подобной близости верное, благословенное, как будто тебя прощали, будто ты очищался, отмываясь от грехов и прошлых, и будущих.
Время шло, ей казалось, она провела в этой комнате больше времени, чем вообще в Ракушке, но даже этого не хватало. Хотелось остаться здесь навечно, ведь стоило переступить порог, как между ними образуются целые полосы препятствий — люди и аквели, друзья и враги, земля и небо. Но все это будет позже, чуть-чуть, но не сейчас.
Однажды она рискнула спросить про Маринку.
— Почему ты был один, когда я пришла? Я думала…
Гонза равнодушно пожал плечами.
— Мы расстались.
— Но почему? — она действительно не понимала, приобретенный жизненный опыт твердил, что мужчины не спешат разрывать отношения в момент, когда им позарез нужно женское общество, а всегда откладывают на потом. — Ведь вам было удобно?
— Почему? — задумчиво тянул Гонза, откидываясь на подушки и возводя глаза к потолку. — Сложно сказать… Дай-ка подумать. После бара мы пришли ко мне. Я выпил больше, чем следовало, и так сильно старался забыть о… о происходящем, что голова просто раскалывалась. Каждый звук мешал. Она села сюда, на край кровати, — он похлопал по матрасу рукой.
— Попрошу без подробностей, — Наташка спрятала голову ему под руку, не желая слушать о том личном, что здесь между ними когда-либо происходило. Она, конечно, не мазохистка, добровольно представлять их «общение» в деталях, но если он будет говорить, все представится само собой.
— Подробностей не было. Она была зла и возбуждена, начала говорить… про тебя всякие гадости, ругаться — и я вдруг понял, что она… как бы объяснить, того не стоит. До чертиков захотелось остаться одному. Мне даже полегчало, когда она ушла. Сумасшедший вечер. Я тогда решил, что более подходящего времени не найти и пора… — он вдруг резко замолчал.
— Пора что?
— Неважно.
Наташка тут же вынырнула из-под его руки, поднялась повыше и почти прижалась к его носу своим.
— Ты что-то от меня скрываешь?
— А как же, — прошептал он, дурашливо улыбаясь. — У меня в запасе полно сочных соблазнительных тайн. Надо же тебя чем-то приманивать.
— Все равно узнаю, — тихо пообещала Наташка, любуясь его губами. Провела по ним пальцем. До сих пор не привыкла к этому ощущению — гладкие и мягкие, такие осторожные…
— Кто бы сомневался, — так же тихо ответил он и перестал улыбаться. А потом потянулся к ее губам.
…Наступил вечер. Точно вечер, об этом уверенно сообщали внутренние часы, внезапно подавшие голос. Прошло не менее двух суток с момента, когда она переступила порог этой комнаты. Подумать только — два дня назад все выглядело хуже некуда, а теперь просто идеально! Значит, бывают чудеса на белом свете, не врут аквели.
Гонза лежал сверху, упираясь по ее бокам в матрас локтями, и Наташка не могла отвернуться, поэтому смотрела ему в глаза, любуясь этим резким лицом, ставшим таким родным, что один его вид вызывает в душе тихое умиротворение.
— Я, кажется, тебя люблю, — спокойно призналась она.