Это так неправильно — раскрывать свои слабости, так опасно.
— Очень смело, — широко улыбнулся он, но в улыбке не просматривалось торжества победителя. Странно, современные люди умеют торжествовать даже проигрываясь в пух и прах. Вечный блеф, носимый так часто, что забываешь — это просто бессмысленная маска.
— Нет, не смело. Просто не могу молчать. Во мне слишком много обычных женских желаний, я сейчас, кстати, не про физическую сторону, и все они хотят получить тебя.
— Ясно, — он поцеловал ее в кончик носа. — Последнее время мы такие одинаковые, что я могу ответить тем же самым. Я тебя люблю — и знаешь, почему? Потому что не могу решить, что это еще может быть такое. Что еще может въедаться так глубоко? Только любовь. Видишь, как это легко?
— Меня никогда не любили.
— А меня любили всегда.
— По тебе не скажешь.
— Откуда тебе знать? И не отвлекайся! Знаешь, поговаривают, что если очень долго целоваться в полной темноте, начинаешь путаться и забываешь, где чьи губы. Что интуитивная женщина плюс логический мужчина могут соединиться в удивительную конструкцию, обладающую уникальной способностью проникать в тела тонкой материи.
— Фу!! — морщила она нос. — Только не говори, что проповедуешь тантрический секс.
— Ну что ты… до этого нам еще далеко. Секса не будет, только прикосновения… до тех пор, пока тебе не начинает казаться, что ты больше, чем человек. Начинаешь понимать, что тело — плоть, которой может быть разное качество и количество, а твоя сущность не привязана, просто не может быть привязана долго к чему-то столь громоздкому и недолговечному, так как существует сама по себе.
— Ты еще не устал от всех этих заумных и занудных размышлений? — очень серьезно хлопая глазами и с трудом сдерживая улыбку, интересовалась Наташка.
Он тут же надулся и сварливо ответил:
— Просто выключим свет и попробуем.
И его губы в полной темноте, и его руки заставляли верить, что ее действительно любят. По крайней мере раньше никто не обращался с ней так нежно и одновременно требовательно. Стремительные романы, ни к чему не ведущие встречи… кроме обязательств, мимолетный секс исключает так же привязанность, оставляя в вечном одиночестве.
Я свободен — гордо заявляешь себе и окружающим, а на деле признаешься — я одинок.
Я бесполезен.
И снова был вечер.
Наташка вернулась из душа, который у Гонзы, как у постоянного жителя Ракушки, был персональным, растянулась на кровати, уткнувшись носом в подушку, имеющую его запах, и с облегчением вздохнула.
Гонза сидел на краю кровати и вертел в руках пустую квадратную коробочку с откинутой крышкой, при этом очень серьезно и даже требовательно осматривал Наташку, будто вдруг засомневался, что она настоящая, будто за десять минут, пока она отсутствовала, успел от нее отвыкнуть.
— Что это?
Он отдернул руку, осторожно отводя коробку в сторону, потом нахмурился, сосредоточил внимание на руке и поставил коробку на стол.
— Я вдруг понял, что не найду другого выхода. Ты не представляешь, как тяжело знать, что уже поздно сдавать назад. Как будто бежал со всех ног, но самолет убрал трап прямо из-под носа. Думаю, думаю — и не могу ни на что решиться. Прости.
— За что?
Тело мгновенно отреагировало и застыло, мышцы напряглись, готовясь драться за свое. Она не готова была отдавать свое никому и теперь уже никогда.
Он неторопливо оглянулся, улыбнулся растерянно и лег рядом, вытянулся на кровати, потом обнял Наташку, прижимая к себе.
— Ничего. Все хорошо. Хочу спать, ты не уходи. Ты не уйдешь никуда?
— Можешь не сомневаться, — напряжение отступало, но очень медленно, оставляя после себя такое облегчение, что кружилась голова. Чего она испугалась?
— Я устал, — неожиданно пожаловался Гонза, закрывая глаза. Его рука стала тяжелой, будто он и правда не мог даже пошевелиться.
Почему-то было понятно, он совсем не о последних довольно насыщенных двух часах, а о чем-то гораздо большем и важном.
— Тогда спи.
И все-таки Наташка не смогла себя перебороть и убрать голову с его груди. Ей постоянно требовалось к нему прикасаться, к счастью, он не выражал по этому поводу недовольства, даже больше — с удовольствием прикасался к ней в ответ.
Когда его грудь стала ровно подниматься, Наташка ревниво осмотрела комнату, будто сообщала всем невидимым врагам, что она начеку и не отдаст своего, и прошептала:
— Интересно, что будет завтра?
Красочные картины включали много вкусного и интересного, Наташка уткнулась носом в его шею, предвкушая время, когда он проснется. И ее представления о завтрашнем дне включали много разного, даже фантастического, еще больше неприличного, но вот реальности она предугадать не смогла, потому что ей и в голову не могло прийти, что утром Гонза не откроет глаз.