Я сказал Джеймсу:
- Даже самый крупный теропод крайне редко нападает на взрослого цератопса. Рога цератопса чересчур велики для него. Но цератопс мертвый или умирающий - их любимейшее блюдо. Они неделями будут кружить вокруг трупа, насыщаясь, а затем по целым дням отсыпаясь после своих трапез. Обычно они ищут укрытия от дневной жары, так как подолгу не выдерживают прямых солнечных лучей. Их можно обнаружить лежащими в рощицах вроде этой или в ложбинках - повсюду, где есть тень.
- Что же будем делать? - спросил Холтзингер.
- Сначала прочешем эту рощицу. Двумя парами, как обычно. В любом деле прежде всего хладнокровие и выдержка.
Я бросил взгляд на Кэртни Джеймса, но он невозмутимо посмотрел на меня и занялся проверкой ружья.
- Нести мне его по-прежнему, переломив? - спросил он.
- Нет, закройте, но держите на предохранителе, - ответил я. Нести двустволку закрытой рискованно, особенно в чаще, но, когда где-то рядом теропод, еще больший риск - нести ружье переломленным: случайно попавшая туда ветка может помешать своевременно закрыть его.
- Будем держаться поближе, чтобы не терять друг друга из виду, продолжал я.
Мы пробирались некоторое время сквозь чащобу, ничего не видя. Наконец заросли несколько расступились, и мы снова могли хоть что-то разглядеть.
Косые лучи солнца проникали сквозь чащу. Я ничего не слышал, кроме жужжания насекомых, шороха разбегающихся ящериц да пронзительных криков зубастых птиц на верхушках деревьев. Мне казалось, что я определенно чую запах теропода, но это могло быть игрой воображения.
- Вперед! - шепнул я Холтзингеру. Было слышно, как Джеймс и Раджа продвигались справа от нас.
- Чуть ближе! - окликнул я их, и вскоре они появились, приближаясь к нам под углом.
Мы спустились в овраг, заросший папоротниками, выбрались из него и увидели большую группу карликовых пальм, преградившую нам дорогу.
- Вы обходите рощу той стороной, а мы этой, - сказал я, и мы двинулись вперед, останавливаясь, чтобы прислушаться к звукам и втянуть в себя запахи. Наше расположение было в точности таким же, как в первый день, когда Джеймс убил "крепкоголового" динозавра.
Наверное, мы прошли две трети пути по полуовалу вокруг пальм, когда впереди, слева от нас, мне послышался шум. Холтзингер тоже услышал его и сдвинул предохранитель. Я, держа на предохранителе большой палец, отступил в сторону для лучшего обзора.
Треск усиливался. Я поднял ружье и прицелился в то место, где, по моему предположению, должно было находиться сердце крупного теропода, если тот паче чаяния появится перед нами из зарослей на ожидаемой дистанции. Листва раздвинулась - и "крепкоголовый" динозавр ростом около шести футов возник перед нами, торжественно шествуя слева направо и покачивая головой при каждом шаге, точно гигантский голубь.
Я еле удерживался от смеха.
- Ого!.. - вырвалось у Холтзингера.
- Тише!.. - прошептал я. - Теропод может еще...
Но тут прогремело распроклятое ружье Джеймса: _бах! бах!_ Крепкоголовый динозавр полетел вверх тормашками.
- Попа-ал! - завопил Джеймс. Слышно было, как он бежал к поверженному зверю.
- Боже мой! Опять он за свое! - простонал я.
Внезапно послышался громкий свистящий звук и дикий вопль Джеймса. Что-то огромное вздыбилось и выплыло из кустарника... Я узнал голову крупнейшего из плотоядных того времени - самого тиранозавра-трионикса.
Пусть ученые говорят, сколько хотят, что тиранозавр-рекс крупнее трионикса. Я же готов поклясться, что этот тиранозавр был побольше любого когда-либо существовавшего рекса. Ростом он был не менее двадцати пяти футов и футов пятьдесят длиной. Я разглядел его огромный блестящий глаз, шестидюймовые зубы и толстый подгрудок, свисавший с подбородка до груди.
Одно из высохших русл, прорезывавших рощу, пересекало наш путь у дальнего края группы карликовых пальм. Глубина руша была футов шесть. Оно-то и служило лежбищем тиранозавру, отсыпавшемуся после сытой трапезы. Папоротники на краю русла скрывали вздымавшуюся спину. Джеймс разрядил оба ствола над головой теропода и разбудил его. Затем Джеймс побежал вперед, не перезарядив ружья. Еще каких-то двадцать шагов - и он вскочил бы тиранозавру на спину.
Джеймс, понятно, остановился, когда эта гора внезапно выросла перед ним. Он вспомнил, что ружье не заряжено и что Раджа остался слишком далеко позади, и не мог сделать прицельного выстрела из-за мешавших зарослей.
В этой критической ситуации Джеймс сначала действовал правильно. Он переломил ружье, вынул два патрона из патронташа и вогнал их в стволы. Но в спешке при закрывании ружья его правая рука, а именно мясистая часть между большим пальцем и ладонью, попала между стволами и ударным механизмом. От нестерпимой боли Джеймс уронил ружье. Это совсем лишило его рассудка, и в паническом страхе он помчался прочь.
Ничего не могло быть хуже этого. Раджа уже приближался, держа перед собой ружье, в любой момент готовый вскинуть его к плечу и выстрелить, как только тиранозавр покажется из зарослей. Увидев бегущего Джеймса, он заколебался, боясь попасть в сахиба. А тот сломи голову летел прямо на него и, прежде чем Раджа успел отскочить в сторону, сбил его с ног. Они покатились в папоротники. Тиранозавр собрал жалкие крохи своего ума и, круша все на своем пути, помчался им вслед, горя желанием расправиться с обоими.
А как в это время обстояло дело с Холтзингером и со мной по другую сторону пальмовой рощи? Так вот, в тот момент, когда мы услышали крик Джеймса и заметили голову тиранозавра, Холтзингер с быстротой зайца ринулся вперед. Я вскинул ружье, чтобы выстрелить тиранозавру в голову, надеясь, что попаду хотя бы в глаз, но, прежде чем я поймал ее на мушку, голова исчезла за пальмами. Может быть, мне следовало выстрелить в то место, где, по моему разумению, она должна была быть, но весь мой опыт восставал против неприцельных выстрелов.