— Подожди, вот поеду в город и поищу небольшое ружье, — сказал он мне.
И вот, наконец, отец собрался и отправился в город. Целый день я был в необычайном волнении и не находил себе места. Пришел вечер, а отец все не возвращался. Наступила ночь, а его все не было. Я долго не мог заснуть и все прислушивался, не подъедет ли отец, потом незаметно заснул.
Во сне всю ночь меня преследовали страшные звери, и я пытался стрелять в них из ружья, но оно как-то странно ломалось и то не закрывалось при заряжении, то стреляло очень мягко и почти беззвучно. А звери все лезли и лезли на меня; я бежал от них и падал, а они мчались за мной. Я в ужасе страшно кричал, и мать несколько раз будила меня.
Утром я проснулся очень рано и, открыв глаза, увидел на стене над моей кроватью новенькое двухствольное ружье, поблескивавшее глянцевитой ореховой ложей, сине-черными стволами и блестящими замками. Ружье издавало какой-то особенный волнующий запах. Я подумал, что это продолжение сна. Но рукой я ощутил и холод стволов и гладкую полированную поверхность ложи.
В этот момент вошел ко мне отец и весело сказал:
— Ну, я свое обещание выполнил, получай ружье! Береги его и хорошо за ним ухаживай. Сегодня пойдем на охоту.
Я сразу почувствовал себя выросшим на несколько лет.
С непередаваемым волнением я ждал, когда отец освободится, несколько раз бегал к нему в канцелярию, где он работал. Но отец не выказывал намерения скоро окончить занятия. Я не выпускал ружья из рук, любовался им, протирал его и без того чистые, зеркальные стволы тряпочкой.
Но вот, наконец, пришел отец, и мы, наскоро пообедав и взяв нашего ирландца Тома и ружья, отправились на ближайшее болото, где всегда были утки, а около него в мелком кустарнике водились куропатки.
Когда подошли к болоту, отец сказал мне:
— Ты пойдешь с этой стороны, а я с Томом — с той; смотри внимательно, где я буду, иначе можешь попасть в меня вместо утки!
— Что я, маленький, что ли? — отвечал я с обидой в голосе, и мы пошли в обход болота.
Впереди меня у берега были камыши и тростник. Когда я подошел к ним вплотную, оттуда с кряканьем поднялась большая утка, и я, забыв все, о чем мне только что говорил отец, и, ничего не видя, кроме утки, выстрелил из двух стволов почти одновременно и чуть не упал от сильного двойного толчка в плечо. К моему удивлению, утка преспокойно полетела дальше над болотом, а с другой его стороны раздался голос отца.
— Эй ты, горе-охотник! Ведь ты попал в меня; рано, оказывается, я дал тебе ружье, придется его отнять у тебя!
И я с ужасом увидел, как отец выбирал из своей густой бороды застрявшие там дробинки. Хорошо, что расстояние между нами было большое, и дробинки на излете не могли причинить отцу никакого вреда.
Перепуганный и сконфуженный до последней степени, я не мог уже стрелять уток, несмотря на то, что еще несколько птиц поднималось вблизи меня из камышей.
Теперь я смотрел только на отца и видел, как утки, летевшие на него, перевертывались в воздухе под меткими выстрелами и камнем падали или в болото, или на берег. Отец спокойно их подбирал на суше, а Том вытаскивал из воды и подавал отцу. Я с завистью и чуть не со слезами смотрел на это, по-прежнему чувствуя себя виноватым.
Не знаю, долго ли продолжалось бы такое мое состояние, если бы отец не сжалился надо мной: ободрив меня, он предложил поискать куропаток.
Мы направились в мелкий кустарник рядом с яровым полем. Том начал искать куропаток, тщательно обыскивая все ложбинки и бугорки, заросшие травой и кустами. Я шел рядом с отцом, следя за Томом, который на полном ходу вдруг остановился как вкопанный, весь вытянулся и даже немного присел.
— Подходи, но не торопись. И целься верней: не прямо в стаю, а в какую-нибудь одну куропатку, — прошептал мне отец.
Я сделал несколько шагов к Тому, и в этот момент впереди него с треском и криком веером поднялась большая стая куропаток. Я выстрелил дуплетом. Две куропатки, свалившись в траву, затрепыхали крыльями.
— Молодец! — похвалил отец. — Вот так надо стрелять.
Том моментально разыскал и подал отцу обеих куропаток, а отец передал их мне. Я же, торжествуя, не замедлил повесить их к поясу. Отец с ободряющей улыбкой посматривал на меня, гордо поднявшего голову и важно, с видом победителя, шагавшего рядом с ним.
Домой мы возвращались уже вечером. Я забыл о пережитом огорчении и всю дорогу чувствовал себя настоящим охотником.
С этой поры я начал охотиться самостоятельно.
По вальдшнепам
«Унылая пора, очей очарованье,
Приятна мне твоя прощальная краса».
Что может быть лучше, чем охота осенью по вальдшнепам — этим лесным красавцам-куликам?
Пришла золотая осень, воздух прохладен и кристально чист. По утрам небольшие заморозки: трава и деревья в серебряном инее. К полудню солнце растопит его, и кусты покроются каплями сверкающей росы, которая приятно освежает разгоряченное лицо охотника.
Лес постепенно меняет свой летний наряд. На фоне еще зеленой листвы дуба и других деревьев ярко горят багрянцем и червонным золотом клен, осина и рябина. Пожелтела и становится прозрачной березовая роща, сверкая атласом стволов молодых деревьев.
Во второй половине сентября начинается отлет птиц к местам зимовок. С двадцатых чисел по ночам прилетает к нам на отдых вальдшнеп и живет в наших лесах, когда стоит теплая осень, вплоть до первого снега. Если нет морозов, то вальдшнеп держится несколько дней и на снегу.
Эта птица вся в пестром ржаво-буром оперении, по которому разбросаны черные, перемежающиеся со светлыми, пятна и полоски. В таком наряде вальдшнепа очень трудно заметить в желто-красных листьях, укрывших землю.
Встав задолго до рассвета, спешу проглотить стакан чая и, наскоро одевшись, выхожу из дому со своим верным другом — охотничьей собакой Эльзой. Темные безлюдные улицы спящего города пустынны и тихи. Свежий предрассветный ветерок бодрит, и я дышу полной грудью, шагая к окраине города, где живет мой товарищ по охотничьей страсти Ломовский.
Он уже сидит на крыльце, а его крапчатый сеттер Дези нетерпеливо повизгивает, торопя хозяина.
Мы отправляемся в пригородный лес. Крутой подъем в гору берем сегодня без отдыха.
Пускаем собак; залежавшись дома, они резво бросаются вперед, обшаривая и обнюхивая хорошо знакомые места. Но сегодня в крупном лесу почему-то нет вальдшнепов, и мы проходим километра два, не подняв ни одной птицы.
Вот большой овраг и Валяевская дорога. Входим в мелкий дубняк, который в разных местах сменяется густыми полосами молодого осинника — любимым местом кормежки вальдшнепов. Листвы на деревьях все еще очень много, и поэтому стрелять по вальдшнепу трудно. Стрельба в таком лесу идет «на вскидку», без точного прицела, а иногда — только на шум взлета.
Вдруг моя Эльза останавливается и напряженно смотрит в густой куст. Быстро подхожу. С шумом, задевая крыльями за ветки, взлетает вальдшнеп; вскидываю ружье, стреляю, но птица мгновенно исчезает в чаще. Мой промах видит Ломовский и иронически поздравляет меня.
Собака Ломовского, несмотря на свою невероятную толщину, быстро и неутомимо носится по кустарнику. Прекрасное чутье помогает ей быстро находить вальдшнепов. Вот она что-то почуяла, потянула и стала. К ней быстро спешит Ломовский и дуплетом бьет по вылетевшему вальдшнепу. Мимо! Я не остаюсь перед ним в долгу и, раскланиваясь и помахивая кепкой, тоже насмешливо поздравляю.
Но вот Ломовский бьет одного вальдшнепа, за ним второго, а минут через двадцать — еще двух. Наконец, и у меня добыча: я убил двух птиц.
— Пройдем к Мусоркину пчельнику, — предлагает Ломовский.
Мы направляемся туда. Но там нас ждет неудача: вальдшнепов нет.