— А кто, по-твоему? — с недоверием спросил у него старший из трех братьев.
— Я не знаю. Но не Аверьянов. Ведь вредители, они должны скрываться, маскировку применять, а этот больно наглый!
— Может, и не он, — сказал Краслен.
— Нет, он! — вскричал Пятналер.
Изо рта его упала папироса, вся разжеванная.
— Следствие решит… — парировал Кирпичников. — У нас по Конституции никто не может быть виновным, покуда не доказали. А ты его уже и расстрелять готов, приятель! Даже подозрительно…
— Ах вот что! Ты меня подозреваешь?!
— Я-то, может быть, и нет. Но где ты был вчера вместо собрания, товарищи не знают. Где, скажи-ка!
— Где! Не ваше дело, черт возьми! Ты лучше бы, Кирпичников, пригляделся к своей девке! — возмутился Пятналер.
Он вскочил со стула и собрался подойти к Краслену, чтобы решить дело кулаками, но был схвачен за руки братьями.
— Ты Бензину оскорблять мою не смей, слышь? Ясно? — Краслен поднялся с кровати. — Я всем прямо на собрании объявил, что в ней уверен. А вот братья твои что-то промолчали про тебя… Наверно, если б кто-то честный не сказал, то так бы и молчали перед всеми о твоем, дружок, отсутствии?
— Язык попридержи!
— Ты, слышь, Краслен… Ты бочку не кати на нас… Сумеем друг за друга постоять-то!
— Если бы я не был коммунистом, я б тебе, Кирпичников, морду набил!
— Парни, вы чего? Не ссорьтесь лучше, — попросил соседей Новомир.
— Молчи, сопля!
— Кликуша! Паникер!
— Какой я паникер вам, что болтаете?!
— Ну а кто, по-твоему, вредитель? Кто? Давай, скажи, защитник Аверьянова!
— Совсем с ума сошли… Какой я защитник… Просто сказал, что…
Дверь открылась.
— Гутен так! — сказал красивым басом Шариков-Подшипников.
Появление поэта разрядило обстановку. Он скинул кожанку, берет метнул на вешалку, конечно, не попал, довольно улыбнулся, плюхнулся на стул и стал снимать ботинки. Огляделся.
— Вы тут, часом, не ругаетесь?
— Маленько дискутируем, — ответил примирительно Краслен.
Поэта все соседи очень уважали, и ругаться при нем было как-то некультурно. Делер и Пятналер застучали маленькими ложечками в чайных стаканах. Краслен опять занялся изучением четвертого по счету иностранного. Новомир полез в сундук и зашуршал там номерами «Техники и жизни». Пялер после долгого молчания сообщил:
— А ну-ка, братцы, почитаем объявления! Ох, как я люблю их…
И принялся декламировать:
— «Федосеевский стройкомбинаттрест срочно приглашает мастера по производству марсельской черепицы»… «21 мая в ДК Бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев состоится вечер встречи ветеранов общества „Долой стыд“»… «В отъезд на полуостров Дальномерзлый приглашаются: инженер-угольщик и инженер-нефтяник»… «Бумтресту нужны паровые машины в 700 лошадей»… «Новая комедия в „Геракле“ — „Модный трактор“. Режиссер Бабусин-Минский. Картину иллюстрируют гармонисты». Слышишь, Делер? Гармонисты! Я бы поглядел такую фильму…
Когда улеглись, Краслен долго, до трех часов ночи, ворочался. Все думал о ссоре с соседями — это случилось впервые. Чертов вредитель! Он портит не только станки, но и дружбу.
Вновь и вновь Краслен пытался вычислить преступника. Перебирал в голове варианты, улики, кандидатуры, подозрительные моменты… И вдруг понял — вредитель с ним рядом. Вредитель под маской рабочего, честного парня (девчонки?) тут, близко, и скоро Краслену придется почувствовать боль оттого, что он так горько ошибся в мнимом товарище! Стало заранее больно. Немножечко страшно. Кирпичников вновь стал обдумывать, много ли шансов имели соседи, друзья и приятели, чтоб заложить злополучную бомбу. Примеривал платье шпиона на каждого. Думал о том, как же прав был Никифоров: время свершений, опасности, подвигов, битв не закончилось. Надо быть сильным и смелым. Не спать. Не зевать. Не давать себе слишком уж верить другим. Ведь пока коммунизм на Земле не построен, пока есть буржуи, министры, фашисты и прочая нечисть — нельзя расслабляться.
4
Проснулся он в двенадцатом часу. Это ж надо! Не почувствовал, что рассвело, не услышал ни утреннюю музыку по радио, ни того, как возились соседи. Даже завтрак проспал. Хорошо хоть, что Краслен работал во вторую смену: не с восьми, а с часу.
Соседи уже ушли. На столике валялась вчерашняя газета с сообщениями про бойню в Чунчаньване и про марокканскую кобылку. Сверху помещались два стакана в подстаканниках и чей-то портсигар. Мусорная корзина была доверху забита скомканными чертежами. Краслен оделся, вышел в коридор, откуда доносились звуки марша — бодрого и яркого, какого-то светящегося, что ли.