— Пошел вон! — вскричал Арно, высунувшись из-под лавки.
— Пошел вон!!! — хором заорали зрители. — Кому ты нужен со своей чертовой болтовней?!
— Дай хоть здесь отдохнуть! — заворчали «девочки» из «заведения».
— Убирайся с глаз долой, безбожник! — взвизгнула какая-то старушонка.
Тапер и еще один тип, выбежавший из подсобки, схватили пропагандиста, пытавшегося раскидать свои листовки, и выволокли из зала.
Наконец погас свет. Жакетта нежно прижалась к Красленову плечу. Кинопроэктор застрекотал, на экране появились белые закорючки…
— А я не буду играть! — раздался в темноте голос тапера. — Я отказываюсь играть до тех пор, пока Софи мне все не объяснит!
Белые закорючки исчезли, кинопроектор замолк, снова включился свет. Зал засвистел, завозмущался.
— Играй уже, дома разберешься! — кричали зрители.
— Играй, собака, иначе я тебе шею сверну! — заплетающимся языком проговорил обитатель Торговой улицы и грохнулся обратно под лавку.
— Я верна тебе, пупсик! — вскричала Софи. — Клянусь Богом!
Вышел хозяин кинотеатра и начал ругаться с тапером. Зизи Мартен продолжила перепалку с бывшим поклонником в канотье. Те, кто не болел ни за него, ни за нее, принялись задирать девиц из «заведения».
«Кажется, совершить революцию в этой стране будет труднее, чем где бы то ни было, — удрученно подумал Кирпичников. — Шармантийский обыватель — главное препятствие на пути построения коммунизма. Так, пожалуй, и назову свою статью об этом. „Красные зори“, наверное, напечатают».
Наконец тапер с Софи пошли решать свои проблемы, хозяин театра более-менее успокоился, свет снова погас и пустили кинохронику.
Сначала, естественно, шли новости первостепенной важности: замужество какой-то киноактрисы, хождение акробата по канату, натянутому между небоскребами, слон в зоопарке, игра в теннис на крыльях аэроплана… Затем долго демонстрировали нового премьера и его рукопожатия с каждым членом кабинета. Мельком показали бастующих горняков и почтальонов. Наконец дошла очередь и до событий в мире. Кадры бегущих солдат на фоне вздымающихся столбов пыли и летящих во все стороны шматков земли вперемешку с осколками сопровождались текстом о том, что «в Шпляндии и Фратрии продолжается вооруженный конфликт». Вслед за этим появилась довольная, откормленная и здорово отретушированная физиономия брюннского канцлера. Несмотря на щегольской черный фрак и розу в петлице, вид у него был, как обычно, слегка придурковатый, вернее сказать, безумный: лихорадочно блестящие глаза, налипшая на лоб редкая челка, измятый, словно его жевали, галстук. «Премьер-министр Брюнеции демонстрирует способности к предвидению», — последовал текст на экране.
«Что-о-о???» — изумился про себя Кирпичников.
«Вся страна в восторге от того, как господин Шпицрутен верно предсказал динамику курсов акций и развитие событий в Маняне. Его считают настоящим пророком!»
«То ли я рехнулся, то ли он», — подумал пролетарий. Не успел он сообразить, кто же все-таки лишился разума, как хроника сообщила еще более сногсшибательное известие: Гласскугель освобожден и снова приближен к Шпицрутену. На черно-белых кадрах канцлер обнимал наряженного в парадный мундир с аксельбантами похитителя ученых и позировал фотографам.
— В мире творится что-то странное! — шепнул Краслен задремавшей Жакетте. — Что-то очень подозрительное! Мне это не нравится!
— Мяу! — ответила девушка. — Мур-мур-мур!
Свет включился снова. Перед залом опять появился директор кинотеатра. Лицо у него было испуганное.
— Ну что, где тапер-то? — спросили из зала.
— Друзья… Шармантийцы… — промямлил директор. — Сограждане! Фильма не будет.
— Как «фильма не будет»?! — вскричала толпа.
— Я только что узнал… — продолжил директор, запинаясь, — час назад… брюннские войска перешли границу Шармантии… Птивиль и Экс-о-Нор стерты с лица земли…
В зале повисла мертвая тишина.
— Война началась, господа! — завершил речь киношник.
— К оружью, граждане!!! — возопил, встав во весь рост, Арно с Торговой улицы.