— Клароза Чугунова не явилась!
«Нет, эта не могла!» — решил Краслен. Некрасивую, маленькую, плоскогрудую Чугунову знал и уважал весь завод. В честь очередной годовщины принятия плана электрификации всей страны она пообещала делать 220 % плана ежедневно — и твердо держала свое слово. Клароза была рекордсменкой по количеству прыжков с парашютом, чемпионкой по скоростному надеванию противогаза, победительницей конкурса чтецов и постоянной участницей майских парадов на площади Индустрии. Собирать подарки для обездоленных детей Эскериды — Клароза, подписывать на постройку гигантской авиаматки — тоже Клароза, организовывать юнкомовскую самодеятельность — снова она, проводить воспитательную работу с отстающими, прорабатывать уклон, пропесочивать хулиганов — и тут Чугунова в первых рядах. А как ласково, как заинтересованно она обычно смотрит на Краслена! Нет, Клароза не вредительница, быть того не может!
Кто же? Краслен огляделся. Мерзкое, трусливое чувство снова заворочалось в животе.
— Кто еще отсутствует? — спросил Спартак Маратович.
Все в зале замолчали. Встал Кирпичников:
— Бензины еще нету…
Общий вздох.
— …Но только вы не думайте! Уж в ней-то я уверен, как в себе! Говорю вам, чтоб потом такого не было: «смолчал, мол, укрывает»… Мы с Бензиной честные!
— А где она?
— Скажи нам!
— В парикмахерской…
Кирпичников сам отправил девушку перекраситься в естественный цвет. Вчера, на каруселях, он с трудом втолковал Бензине, что любит ее и без бессмысленных издевательств над шевелюрой. Никто не запрещал красностранским женщинам быть красивыми, никто не отрицах их естественного стремления нравиться… Но реакция коллектива все равно получилась неприятной.
— Свистулька!
— Вертихвостка!
— Что, она там поселилась? Ведь вчера уже была! Я все заметила!
— Смотри, Краслен! Глядишь, ни с теми свяжется…
— Товарищи, спокойно! — объявил Спартак Маратыч. — Воздержитесь от подобных обвинений! Следствие решит!
— Вот именно! — вскричал Краслен взволнованно. — Чего у Аверьянова не спросите, где был?! А?! Тоже мне работничек!
Надутый Аверьянов бросил на Краслена взгляд, исполненный презрения, но смолчал. На лицах товарищей он и без того читал мрачное подозрение на свой счет.
— Кто бы ни был тем вредителем, — сказал Спартак Маратыч, — его цель ясна и очевидна. Он хотел не дать нам сделать пятилетку в нужный срок, сорвать ударный план. Мне кажется, товарищи, что нужно показать этому гаду, сателлиту капитала, всю решимость, всю сплоченность нашего коллектива! Предлагаю мобилизоваться и принять наш встречный план! Пятилетку в тридцать месяцев! Покажем злопыхателям, на что мы способны!
— Верно!
— Ве-е-еррно!
— Значит, голосуем. Так, кто за?
Единогласно.
Глава 3
— Ребят, а где стаканы? — спросил Делер, появившись на пороге комнаты с алюминиевым чайником. Держать в жилых помещениях кипятильники и примусы не разрешалось техникой безопасности, так что любители гонять чаи на сон грядущий ходили вниз, на кухню.
— Все в столовую забрали. На помывку, — ответил Краслен.
— Ага, — сказал Пятналер. — Отчитали нас за некультурность. Выговор грозили даже сделать, если сами впредь сдавать не будем.
— Мать честная… — буркнул Делер.
Поставил чайник на подоконник, поскольку стол был занят, и пошел искать стаканы.
В холостяцком блоке комбината все было очень прогрессивно и культурно: чистое постельное белье, кровати с тюфяками, шторы на окошках (только что из прачечной!), большой красивый шкап, стол, стулья, радиотарелка в жилых комнатах. Никаких тебе клопов, ни тараканов, ни матрасов из соломы, ни рогож. Удобства — душевая и уборная — на каждом этаже. Конечно, электрические лампочки. Короче говоря, живи и радуйся, не то, что в грязных избах при лучине в капиталистическое время.
Койки были трехэтажные, и в комнатах обычно жили шестеро. Краслен дружил с соседями: помимо троих братьев, в комнате с ним вместе обитали токарь Новомир и поэт с двойной фамилией Шариков-Подшипников. Он тоже трудился на заводе: выделывал стихи о глодающих сталь станках, крикливом гомоне болванок и других прогрессивных явлениях. В то время как на капиталистических предприятиях только-только стали появляться столовые для рабочих, Краснострания уже обеспечила трудящихся пищей не только для тела, но и для того, что при старом режиме именовалось «душой»: ни один завод не обходился без штатных поэтов, художников, артистов, чтецов. Свою работу деятели пролетарского искусства называли «творьбой» — смесью борьбы и творчества.