- Тогда отчего ж ты таким храбрым заделался?
- Это уже второй вопрос.
- Какой второй?
- Первый был перед предложением выйти вон. С какого, кстати, икса?
Шеф Калиновский жалобно посмотрел на своего «зама по фигне». Тот буркнул: «Я сейчас!» и растворился в полумраке коридора. Калиновский произнес почти примирительно:
- Федорин, ну не выкручивайся, тебя же засекли!…
- Где?
- На «промзоне». Ты брал интервью у прокурора, а потом долго трепался со следователем, который, между прочим, послал мене, когда я сунулся за эксклюзивом. Да еще пообещал устроить мне то, как он выразился, что в нашей газете напечатали вместо слова «пребывание».
- Ну, послал, ну, пообещал. А я-то тут при чем? К этому вашему интиму с эксклюзивом?
- Как при чем? – искренне возмутился шеф. – Ты собираешь материал для сенсации, а я об этом узнаю от… ну, в общем, неважно от кого. Важно, что узнаю.
- Какой материал, шеф?
Калина завертелся на месте, рефлекторно взглянул в зеркало, выматерился, плюнул в свое же изображение и заорал:
- За моей спиной крысятничаешь? Признавайся, кому собрался эксклюзив слить? «Матюганским новостям» или повыше метишь? Шельма!
Федорин наконец-то разобрался, что к чему и расхохотался. Шеф опешил и сел:
- Слышь, ты чего?
- А оттого, что сбылась, наконец, мечта идиота. Не скажу кого именно, но он только что плевался в зеркало. Калина, ты, кажется, хотел иметь в своей редакции безвинно пострадавшего за правду честного журналиста? Матюганского, образно говоря, Листьева? Так получи и распишись: Федорин А. С. 1970-го года рождения, служащий, женат, бездетный, вредных привычек не имеет окромя как подставлять свою голову под чужие кирпичи.
Шеф, наконец, понял, что подставили как раз его – и не кто иной, как облеченный в доверие хореподобный зам – и сменил гнев на любопытство:
- Насчет кирпича – согласен. Ты после этой травмы си-и-ильно изменился. Раньше слова из тебя не вытянешь, а сейчас прямо таки Зевс-Громовержец! Ладно, не серчай. Переведи лучше свое юродство в нормальный текст.
- Шеф, да не могу я сливать кому-то сенсацию про маньяка из «промзоны», хотя бы потому, что я вообще писать об этом не-мо-гу. Даже в свою родную газету.
- Ты что – вдобавок еще и это… буквы забыл?
- Хуже. Я теперь подозреваемый. Это не я интервью у прокурора со следаком брал, а они меня допрашивали. По факту возможной причастности. Боюсь – не в последний раз.
Шеф встал, подошел к зеркалу и протер его рукавом. Потом, не оборачиваясь, поинтересовался:
- Федорин, а что – это серьезно? Между нами… ты случайно… ну, сам знаешь?
Федорин промолчал. Шеф не отставал:
- Ну, я тебя, как коллегу, прошу: хотя бы намекни, о чем тебя спрашивали.
- Не могу. Тайна следствия.
- Убью, – простонал шеф.
- Валяй! Но только тогда на этой сенсации заработает не наша родная «Из-весть», а «Матюганские гов-новости».
- Уже и пошутить нельзя.
- Ладно, намекну. Никакого отношения к этому убийству я, естественно, не имею. Вот если бы в «промзоне» нашли растерзанный труп моей ненаглядной тещи с воткнутой в причинное место пустой бутылкой из-под моего, опять же, любимого пива «Кинь грусть» с моими же пальчиками – тогда, честное слово, было бы мне не до шуток. А поскольку бутылка была не из-под пива, а из-под водки «Половецкая», которую я, кстати, терпеть не могу, а отпечатки пальцев – оч-чень уважаемого в городе человека, то, как сам понимаешь, я у следствия заместо громоотвода: чего этот писака появился на месте преступления чуть ли не в одночасье с ними?
- Да они чё там, совсем офонарели?
- Нет, тут как раз нормальный ход. Мне когда-то знакомый следак рассказывал, что если кого-нибудь где-нибудь убьют, то милиция перво-наперво под подозрение родню берет.
- Ага! Особенно зятя!
- Если тещу грохнут, то да. А если супру-гу или супру-га, то сразу берут за жабры овдовевшую половину. А потом знаешь, за кого принимаются?
- Не имею счастья знать. Под судом и следствием не состоял, в подозреваемых не числился.
- За свидетелей! А почему? Потому как особливо хитрые преступники, когда удрать подальше не получается, прикидываются посторонними свидетелями. И очень даже, знаешь, живо излагают насчет подозрительного гражданина средних лет, среднего роста с бельмом на левом глазу и хромотой на правую ногу. Вот я под эту раздачу и попал.
Окончательно сбитый с толку Калиныч повернулся и шагнул к двери, как вдруг дернулся и сделал «кру-гом» через левое плечо, как на строевом плацу:
- Федорин! А ты что в «промзоне» делал? Жену выслеживал или тещу подстерегал – с ломиком или лопатой?
- Да нет, я исландский мох искал.
- Чего-о-о?
- Исландский мох. Супруге для каких-то там то ли примочек, то ли промываний. Совсем задолбала: найди да принеси. А эта зараза только на дубах с северной стороны растет. А где у нас в Матюганске дубы? Только в «промзоне» и остались.
- Да, помню, там еще когда-то роща такая красивая была.
- Была да сплыла. Торчит пять штук недорезанных. Другого места не было – завод воткнуть… Ну да ладно. Не дошел я до этого… растения. Только в пролом сунулся, а там уже милиции да прокуратуры – за фауной флоры не видно. А там знакомый следак узнал и сразу за душу: «Кто из наших тебе служебную информацию слил, признавайся!». Еле выкрутился.
- Повезло тебе, ничего не скажешь. А насчет бутылки с отпечатками – это ты сам видел или милицейский приятель просветил?
- Приятель. Может, с перепугу, а может – цель какая-то имелась.
- Фамилии называл? Хотя бы одну?
- Шеф, позвольте шараду?
- Валяй, поручик Ржевский!
- Фамилию он, конечно, не назвал. Но намек сделал. Вот вы с замом по городских фуршетах чаще меня отмечаетесь.
- Ну, так я же по должности.
- Да бога ради! Я не о том. Припомни, «Половецкая» всегда на столах стоит?
- Тут и вспоминать нечего! В обязательном порядке! Даже в отсутствие Вениамина Елисеевича – как один из символов края.
- А теперь второй вопрос шарады: этот самый жидкий символ кто-нибудь из постоянно присутствующих до дна допивает?
- Вопрос, конечно, интересный… но не особо сложный! Есть один такой, не только допивает, но и требует повторную порцию этого же пойла… то есть, я хотел сказать – напитка. Высшая форма, понимаешь, подхалимажа. У остальных на это здоровья не хватает. А может, какие-то специальные таблетки принимает перед каждым возлиянием. Ладно, давай третий вопрос.
- Извольте, шеф. Бутылка из-под «Половецкой» на месте преступления валялась уже полностью опорожненной. Исходя из цены продукта, пил явно не бомж, а человек состоятельный. Это раз. А во-вторых – настолько уважающий своего шефа, что иного возбудителя, даже перед убийством, не потребляет. Условный рефлекс собачки Павлова.
Шеф неожиданно оживился и снисходительно похлопал Федорина по плечу:
- Агата Кристи из тебя – как из меня Алла Пугачова. Этому человеку «Половецкую» ящиками прямо с завода доставляют. И что характерно – совершенно бесплатно. Так сказать, в порядке «представительских». А на халяву, как ты знаешь, и «Половецкая» медом покажется.
- Согласен. Но этот факт не отрицает моего предположения, а только подтверждает его. Ты уже понял, чьи отпечатки, скорее всего, на бутылке?
- Неужто Сенатский? Ай да щучий сын! Ай да чистюля, ай да правдолюб! И прочая, и прочая, и прочая… Теперь понятно, почему с тобой менты разоткровенничались.
- Естественно. Простому следаку, которых у нас в городе навалом, против доверенного лица Вениамина Елисеевича идти – это все равно, что с танком бодаться. А вот шеф самой популярной и самой независимой газеты Юга России очень даже сможет прямо и без обиняков задать всесильному помощнику сенатора пару-тройку нелицеприятных вопросов. Я прав?
- Правдоподобно. Ладно, рискнем пощупать сильных мира сего. Суши сухари, Федорин. Если Сенатский скажет, что все это – ложь, трындеж и подлая провокация, то я тебя прикрывать не стану.