Выбрать главу

Барни хлопнул себя по необъятному животу.

— Мой жир хороший, крепкий, а у него был мягкий, это никуда не годится. Еще у него был длинный нос и маленькие глазки, поэтому он походил на дельфина, но только не на симпатичного, а на злого, если только бывают злые дельфины. Выглядел он, конечно, комично, но это не мешало ему лучше всех в штате разбираться в антиквариате, драгоценностях и современном искусстве. Его дом был набит выдающимися произведениями, и коллекционеры со всего света съезжались к нему, надеясь на удачную покупку.

Барни усмехнулся.

— Покупать-то они, конечно, покупали, но при этом всегда оставались в прогаре. Кроме этого бизнеса, Нендрик занимался еще скупкой краденого. Он стал барыгой, можно сказать, в силу обстоятельств. Однажды к нему явились богатые клиенты, которые желали приобрести один шедевр, который не продавался. Они предлагали такие деньги, что Нендрик не мог устоять. Он нашел пару проворных ребят, они украли, что требовалось, коллекционеры заплатили и упрятали купленное в свои личные музеи, куда никому, кроме них, не было доступа. Если бы вы узнали о некоторых кражах, которые организовал Клод, у вас бы волосы встали дыбом. Однажды под его руководством была украдена бесценная римская ваза из Британского музея. Правда, на этом он чуть не нажил крупные неприятности, но это уже другая история, и сейчас я об этом рассказывать не стану. Я просто хочу, чтобы вы имели представление о Клоде. Он устроился так, что именно к нему местные богатеи обращались, когда хотели купить что-нибудь выдающееся. Они почему-то доверяли этому типу. Конечно, окружающие посмеивались над его оранжевым париком и косметикой, но все же приходили к нему за советом, когда хотели сделать значительную покупку.

У Клода была команда красивых мальчиков, специалистов по интерьеру, и он всегда с удовольствием переделывал и обставлял дома клиентов.

Когда Эллиот построил виллу, он обратился к Нендрику, тот позаботился об обстановке и сплавил ему массу картин — если можно их так назвать — плюс коллекцию нефрита и уйму прочего добра по самым фантастическим ценам.

Теперь Эллиот решил, что обойдется без нефрита да и без всей этой страшной современной мазни, покрывающей его стены. Он отчаянно нуждался в деньгах. Не для оплаты счетов, конечно, об этом он почти не думал, а для того, чтобы жить и платить прислуге.

Некоторое время Эллиот колебался. Он понимал, что, как только он предложит что-то для продажи, Клод почует, в каком положении находится бывший актер. Но делать было нечего, и он поехал к Нендрику.

Луис де Марии, старший продавец Нендрика, вышел навстречу Эллиоту, когда тот появился в магазине. Луис обладал той странной внешностью, когда человеку можно дать двадцать и сорок лет одновременно. Его длинные густые волосы походили на соболий мех, а худое лицо, узкие глазки и почти безгубый рот делали Луиса похожим на недоверчивую крысу.

— Ах, мистер Эллиот! — воскликнул Луис с чувством. — Как я рад видеть вас снова! Вам уже лучше, не правда ли? Прекрасно! Я был совершенно уничтожен, когда услышал об аварии. Вы получили мое письмо? Я написал… Да и кто вам не писал в те дни! Но до чего же вы хорошо выглядите! Это чудесно!

— Клод здесь? — отрывисто спросил Дон.

Он не терпел излишне бурного проявления чувств, особенно если это исходило от педераста.

— Конечно. Он немного занят. Вы ведь знаете его. Милый Клод загоняет себя в могилу этой работой. Могу я вам быть чем-то полезен? Что-нибудь хотите посмотреть?

Безгубый рот растянулся в улыбке, которая не отражалась в бегающих крысиных глазках.

— Мне нужен Клод, — твердо сказал Дон. — Поторопите его. Я тоже занят.

— Конечно. Одну минуточку.

Эллиот смотрел, как Луис удаляется по длинному проходу, ведущему в приемную Нендрика, и при этом весьма откровенно покачивает задом.

Нендрик почему-то отказывался называть кабинет, где он работал, офисом. В этом просторном помещении с огромными окнами, выходящими на океан, среди стен, обтянутых шелком и украшенных картинами, стоившими целое состояния, он заключал самые крупные свои сделки, но предпочитал говорить о кабинете как о каморке. Возможно, он боялся дурного глаза.