— Ах, это! — Гастингс расставил пальцы с наманикюренными ногтями. — А разве вы принадлежите к нашему братству?
Калверт молча кивнул, все еще не в силах справиться с волнением.
— А где вы учились?
— В Принстоне.
— А я в Пенсильвании, — Гастингс продолжал держать руку на виду, любуясь перстнем. — Значит, у нас в прошлом много общего. Наше старое, доброе братство…
Калверт заставил себя улыбнуться и подумал: «Ты и не подозреваешь, что я тебя узнал, «соратник». На душе сразу полегчало, и уже почти спокойно Калверт произнес:
— Мне приходится прибегнуть к не совсем почетному трюку. Я обращаюсь к вам не как к служащему банка, а как к товарищу по студенческому братству.
— Исчерпали свой счет? — догадался Гастингс.
— Действительно, — сознался Калверт. — Весьма глупое положение.
— Как сотрудник банка я не могу ничем помочь вам. Но как бывший сотоварищ по братству предлагаю взять у меня в долг определенную сумму.
— О нет, — запротестовал Калверт.
— Сочту за честь для себя… — Гастингс уже вынимал бумажник.
— Я не могу принять эти деньги.
— Не отказывайтесь, Калверт. Это мой святой долг, — он протянул через стол несколько банкнот. — Надеюсь, хватит?
Калверт взял деньги и пересчитал их.
— Это чересчур много. Столько мне не нужно.
Он попытался вернуть несколько купюр, но Гастингс отвел его руку.
— Берите все. А если вам вдруг не хватит…
— Спасибо. Завтра же положу деньги на депозит. А теперь, извините. Я видно, отрываю вас ot дел.
— Да, дел хватает, — ответил Гастингс.
— Заходите как-нибудь в гости с женой.
— Я живу вдвоем с больной матерью. Но на рюмочку зайду с удовольствием.
— Когда вас можно ждать?
— В любое время.
— Тогда сегодня вечером часов в девять.
— Отлично.
В дверях Калверт приостановился, пропуская вошедшую в кабинет женщину, и помахал Гастингсу рукой. Тот ответил ему тем же, и вновь в солнечном свете блеснул перстень с монограммой.
Глава 4
Бармен в гриль-баре вежливо и без всякого скрытого намека поинтересовался:
— Как вы себя чувствуете? Что закажете?
— Бурбон с содовой, — ответил Калверт. — А как ваши дела?
— Не жалуюсь, — он профессиональным движением пододвинул стакан. — Вам смешать?
— Нет, — Калверт отрицательно покачал головой. — Может быть, пропустите маленькую за мой счет?
— Немного позже. Я недавно позавтракал.
Калверт понимающе хмыкнул и занялся стаканом. Когда его содержимое исчезло, бармен налил вторую порцию.
— Спасибо, — сказал Калверт. — Прошлой ночью я был у вас. Вы должны меня помнить. Я сидел вон в том углу.
— Да, да, — ответил бармен. Легкость и непринужденность его манер сразу исчезли. — Извините, у меня работа.
Он принялся старательно обслуживать единственного посетителя — пожилого мужчину в потертой армейской куртке. Приготовив для него выпивку, бармен вернулся к стойке и застыл, повернувшись спиной к Калверту. Тот достал сигарету.
— Не сочтите за труд подать мне спичку.
Бармен извлек из заднего кармана брюк коробок и, чиркнув спичкой, поднес ее к сигарете Калверта.
— Спасибо.
Бармен молча кивнул и попытался отойти. Но Калверт был настойчив.
— Ну, так что там насчет вчерашней ночи? Может, выпьете со мной?
Бармен демонстративно не обращал внимания на деньги, которые Калверт положил на стойку.
— Спасибо. Прошло слишком мало времени после завтрака.
— Посетителей вчера было немного. Кто-нибудь видел, как меня ударили? Может быть, ваш напарник?
— Я об этом ничего не знаю.
— Тогда я поговорю с ним. Если бы в баре вспыхнула драка, кто-нибудь обязательно заметил бы ее.
— Я занят обслуживанием клиентов. Впрочем, никакой драки и не было.
— И вы не допускаете, что два-три посетителя могли видеть, что произошло?
— Вот и спросите у них, — бармен пожал плечами.
— Да никого и не надо спрашивать. Вы сами все прекрасно видели.
Бармен прищурился, и в глазах у него вспыхнул опасный огонек.
— Вы напились, потеряли равновесие и грохнулись затылком об пол.
— Сколько вам заплатили за эту версию?
Лицо бармена налилось кровью. Он перегнулся через стойку и прошипел:
— Допивай и убирайся отсюда!
— Так сколько же вам заплатили за эту басню? — Калверт глянул вызывающе.
— Не понимаю, о чем вы, — жесткий блеск в глазах бармена угас, а лицо приняло безразличное выражение.