В вестибюль гостиницы я вошел в самом начале одиннадцатого. За конторкой дежурного администратора сидел старик негр. Сбоку от дверей в деревянной кадке стояла пропыленная пальма, дальше в ряд тянулись пять бамбуковых стульев — судя по их виду, в них никто никогда не садился. Все дышало убожеством и нищетой.
Сделав пару шагов, я остановился и огляделся.
В углу, в единственном кожаном кресле сидела неряшливо одетая женщина. Она не сводила с меня взгляда, из уголка кричаще накрашенного рта свисала сигарета.
Это была Рут, но я не сразу узнал ее. Коротко подстриженные волосы уже не серебристого, а кирпично-красного оттенка. На ней были поношенные черные брюки и застиранная, давно потерявшая первоначальный цвет блузка.
Чувствуя на себе пристальный взгляд старика негра, я пересек холл и подошел к Рут. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга. Ее отекшее лицо покрывала нездоровая бледность, и она выглядела намного старше своих тридцати лет. Пятна дешевых румян если и могли кого-то обмануть, так это только хозяйку. Выражение глаз — равнодушных, много повидавших глаз уличной женщины — было мрачным, они напоминали камешки, окрашенные в черно-синих чернилах. С невольной дрожью я отметил, насколько сильно она изменилась. Разговаривая по телефону, я мысленно представлял ее такой, какой видел в последний раз.
Я отметил, как ее взгляд быстро скользнул по моему костюму.
— Хэлло, Джек! Давненько не виделись.
— Не проще ли пойти куда-нибудь в более удобное место, где можно без помех поговорить, — сказал я внезапно охрипшим голосом.
— Надо же! — Губы Рут искривила глумливая улыбка. — Не хочу ставить такого большого человека в неудобное положение. Если твои знакомые увидят тебя в моем обществе, они черт знает что могут подумать.
— Но здесь невозможно разговаривать. Может быть, лучше посидим в машине?
Рут отрицательно покачала головой.
— Нет. Будем разговаривать здесь. И можешь не обращать внимания на Джо. Он глухой от рождения. И вот еще что. Закажи виски.
— Это ты можешь заказать и сама. Счет я оплачу.
Она поднялась и подошла к конторке администратора (негр, откинувшись на спинку кресла, с брезгливой гримасой глянул не нее).
Ни слова не говоря, Рут нажала кнопку звонка.
Открылась боковая дверь, и на пороге появился широкоплечий итальянец с немытыми черными волосами и густой щетиной на подбородке. На нем была помятая куртка и грязные джинсы.
— Тони, бутылку виски, два бокала и содовой, — распорядилась Рут. — И быстрее.
Итальянец мрачно посмотрел на Рут.
— Кто будет платить?
Рут пальцем указала на меня.
— Он… Поторапливайся.
Взгляд черных глаз итальянца на миг задержался на мне, он кивнул и скрылся в глубине холла.
Я пододвинул к креслу Рут бамбуковый стул и сел так, чтобы видеть вход в вестибюль.
Рут вернулась на свое место. Пока она шла, я успел заметить и ее порванные чулки, и донельзя изношенные, чудом держащиеся на ногах туфли.
Почти как в старые добрые времена, не так ли? — заметила она, садясь. Только ты теперь женатый и уважаемый человек. Она вытащила пачку сигарет, закурила и выпустила дым через нос. — Да, ты не терял времени даром, особенно если учесть, что все эти годы должен был париться за тюремной решеткой, а то и гнить в земле где-нибудь в уголке тюремного двора.
Итальянец принес виски, я заплатил, и он, бросив на меня изучающий взгляд, снова скрылся за дверью.
Рут трясущейся рукой налила полный бокал виски и пододвинула бутылку ко мне. Я не притронулся к ней. Рут жадно проглотила половину и лишь после этого добавила в бокал содовую.
— Что молчишь? — спросила она, не сводя с меня немигающего взгляда. — Сказать нечего? Расскажи, как жил все эти годы. Вспоминал хотя бы иногда обо мне.
— Вспоминал.
— Задумывался, как я живу, что делаю?
Я промолчал.
— У тебя сохранилась пленка с записью моего голоса?
От пленки я избавился еще в Лос-Анджелесе, желая уничтожить все, что могло напомнить мне о Рут.
— Нет, она где-то затерялась, — безучастно сказал я.
— Жаль. Хорошая была запись. Ей цены нет. А я надеялась, что она у тебя и я смогу ее продать.
Дело шло к логической развязке. Я ждал.
Рут пожала плечами.
— Хм… Раз ты потерял пленку, а деньги у тебя имеются, ты не откажешься заплатить за нее.
— Не дождешься.
С каменным лицом Рут допила виски и снова наполнила бокал.
— Подумай. Ведь ты женатый человек. Неужели изменил свою точку зрения на женщин? А я думала, что они тебя вообще не интересуют.
— Слушай, Рут, прекратим этот бессмысленный разговор. Каждый из нас живет так, как ему это нравится. Ты упустила возможность жить иначе, а я не упустил.
Рут вновь уставилась на меня ненавидящим взглядом.
— Твоя жена в курсе, что ты убил человека?
— Никого я не убивал, и ты это прекрасно знаешь, — твердо ответил я. — И не надо вмешивать в это мою жену.
— О’кей. Раз ты так уверен, что никого не убивал, то, надо думать, ты не будешь возражать, если я прямо сейчас отправлюсь к копам и выложу им кое-какие любопытные факты, касающиеся тебя.
— Рут, ведь ты же прекрасно знаешь, что сама застрелила несчастного. Мое слово против твоего. Кому поверят?
— Я глазам не поверила, когда увидела в журнале «Лайф» твою фотографию. — Рут словно не слышала моих слов. — Кстати, у тебя роскошный кабинет. Поздравляю. Я едва-едва успела в Холланд-Сити, чтобы присутствовать на телепередаче. Так ты получишь шестьдесят тысяч долларов наличными? Прекрасный куш. И сколько же ты согласен отдать мне?
— Ни цента. Понятно?
Рут неприятно хихикнула.
— Еще как отдашь. И немало. В виде компенсации за потерянную пленку. По моим подсчетам, она стоит не менее шестидесяти тысяч долларов.
— Если ты попытаешься меня шантажировать, я сообщу в полицию.
Она допила виски и некоторое время вертела в пальцах пустой бокал, глядя на меня равнодушным взглядом.
— Вот что, Джек. Я ведь сохранила тот револьвер. Полиция в Лос-Анджелесе знает твои приметы. Они до сих пор разыскивают по обвинению в убийстве человека с полуопущенным веком и шрамом на подбородке. Мне остается только зайти в ближайший участок и сообщить, где можно найти тебя. А если к тому же я преподнесу им в виде подарка оружие убийства, можешь прямо с этого момента готовиться к электрическому стулу. Я ясно выражаюсь?
— Как сказать. Ведь даже если копы поверят тебе, а не мне, ты тоже окажешься замешанной в этом деле и отправишься в тюрьму. Не забывай этого.
Рут запрокинула голову и рассмеялась резким, неприятным смехом.
— Разуй глаза, ты, недоносок! Неужели меня может испугать тюрьма? Взгляни на меня. Что я теряю? Я конченый человек! Если я когда-то и могла нравиться мужчинам, так это время давно прошло. А что касается голоса, то я сейчас не смогу взять даже простой ноты. Я наркоманка с многолетним стажем и вечно нуждаюсь в деньгах на укол героина. Так чем меня может испугать тюрьма? Да мне там будет лучше, чем на свободе. — Она наклонилась вперед, и ее лицо перекосила отвратительная гримаса. — А вот тебе в тюрьму никак нельзя. Ты же потеряешь все! А ведь ты хочешь построить мост, не так ли? Ты по-прежнему хочешь проводить ночи в постели с женой. Хочешь упрочить свое положение, не так ли? Видишь? У тебя имеется все, о чем только можно мечтать, а у меня ничего! Заруби себе на носу, Джек, если откажешься выполнить мое требование, мы оба сядем за решетку. И это не пустая угроза. Я не хочу тебя запугать. Что в мире важнее денег? Мне они нужны, и ты дашь их, поверь. Выбора у тебя нет — или деньги, или тюрьма! Понятно?
Я смотрел ей в лицо и понимал, что она загнала меня в угол. Ей действительно нечего терять. Она в полном смысле слова находилась на дне. В тюрьме ей и в самом деле может быть лучше.
Оставалось попытаться запугать Рут, но я понимал, что это бесполезно.