- В сторону! – услышал Баркас его звонкий голос в наушниках шлемофона. Он не стал спорить. Тем более, что первые шестьсот шестьдесят один подходили к концу. Остановившись, он покрутился на месте, уловил слабое течение воздуха и затрусил ему навстречу, высматривая в тумане – или это, всё-таки, был дым? – силуэты новых препятствий.
На третьем промежутке поднялся ураганный ветер. Он дул откуда-то сверху. Казалось, у них с Зиной над головой, выискивая место для посадки, кружил огромный вертолёт. Дым-туман в мгновение ока унесло куда-то за горизонт, и Баркас увидел, что они по-прежнему находятся на том самом поле, только проплешин с подбитыми танками уже не было.
Ветер слева дул с такой силой, что слезились глаза. Баркас уже не бежал – шёл, прикрываясь рукой. Зина уткнулась лицом ему в шлемофон, покрепче вцепилась руками.
Закончив третий отсчет, он стал вертеться в поисках нового направления, и новый ураганный порыв, чуть не сбил его с ног. С трудом устояв, Баркас, двинулся дальше навстречу ветру.
- Пять, шесть, семь, – неслышно даже самому себе из-за рёва бури, начал он новую считалку…
К концу вторых шестьсот шестьдесят один Бек уже не чувствовал рук. Когда дым от пожара окутал всю группу и слева уже стали различимы языки пламени, он бросился бежать, в прочем не забывая считать шаги. Пламя отстало, но, по всему выходило, что занесло его куда-то не туда. Берцы выше щиколотки погрузились то ли в грязь, то ли в болотную топь. И не листочка, ни стебелька вокруг. Каждый шаг давался с трудом, осмотреться не давал никуда не клубящийся дым, который из серого превратился в белый с запахом какой-то гнили. В довершение ко всему, тело Алеси с каждым шагом весило всё больше и больше. С трудом сделав шаги, необходимые для окончания второго отсчёта, он остановился перевести дух. Ему дико хотелось положить девушку на землю, дать рукам отдохнуть хотя бы пяток минут. Останавливало то, что вокруг, насколько можно было рассмотреть, была топкая грязь. В отчаянье он встал на одно колено, стал присаживать тело девушки на другое колено, как вдруг он услышал приближающиеся шаги. Не успел он как-то осмыслить эти звуки, как из то ли дыма, то ли тумана выскользнула фигура Пыжа.
- Привет!
Он подхватил Алесю на руки, крутанулся на месте, бросил:
- Не отставай!
И:
- Раз, два, три… - зачавкал по болотной грязи, тут же скрывшись в белесом мареве.
Бек с трудом поднялся на ноги, посмотрел на мокрое и грязное левое колено. Крикнул вслед:
- Постой!
Дёрнулся, было, следом, но тут в лицо ему дунул ветер. И дунул он градусов на тридцать левее того направления, в котором зашагал Пыж.
Напутал? Врядли. Он, конечно салага, учить его ещё да учить, но не идиот же. Скорее всего, за это время ветер просто переменил направление. А значит, как бы он не хотел догнать Пыжа с Алесей, бежать ему в другую сторону. Как там говорил Полтораш: «у каждого свой путь»?
Бек немного потоптался на месте, зачем-то достал из рюкзака свой обрез, проверил, в каждом ли стволе по патрону, снова положил оружие в рюкзак.
Пробормотал под нос:
- Ну, Пыж, если перепутал!.. – и двинулся навстречу «своему» ветру, считая шаги.
Через сто пятьдесят два шага путь ему преградила высокая насыпь. Вскарабкавшись наверх, Бек увидел, что и по ту сторону, сколько видно, та же черная вода без признаков растительности.
- Можно даже не по прямой, - вспомнил он слова Полтораша, пожал плечами и зашагал по грунтовой дороге, проложенной по верху насыпи куда-то влево…
Когда слева подступил дым, и спина идущего впереди Бека исчезла из вида, Пыж сначала ускорил шаги. Потом, когда впереди так никого и не показалось, перешёл на бег. А вот когда и это не помогло - запаниковал. При этом кроме страха потеряться, Пыж боялся и ещё одного: что вот очнётся Алеся, узнает, что он снова сел в лужу и посмотрит на него с жалостью. Не с симпатией, не с интересом или уважением, а опять – с жалостью…
В общем, вместо того, чтобы позвать на помощь, он стал метаться из стороны в сторону, пытаясь разглядеть в дыму хоть что-нибудь. Дважды он натыкался на подбитые танки, а потом оказался в самом пекле пожара. Огонь был всюду, а от едкого дыма першило в горле, а слёзы и резь глазах мешали хоть что-то в этом аду рассмотреть.