— Слушай, Мясник? Можно вопрос?
— Валяй.
Сыч немного смутился, решаясь заговорить дальше.
— Ты реально с одной из Бешеных мутил?
Дима хмыкнул. Не любил он эти разговоры. Пусть и времени прошло достаточно и улеглись все переживания внутри него, успокоился сам, «достроил» наконец, образ Риты, но тему считал запретной. Кого другого послал бы, а Сыч и сам в авторитете, пусть и меньшем, но не ответить уже нельзя.
— Было дело…
В эмоциях Сыча вспыхнуло восхищение.
— Ну ваще, братан! Уважуха! — он протянул руку Медоеду, тот с лёгкой усмешкой пожал.
А Сыч добавил, хохотнув:
— Наконец-то нашёлся мужик, в натуре, со стальными яйцами и отымел их, как они всех вокруг! Уважаю!
А Медоед еле сдержался, чтобы не рубануть ему в челюсть и пинать до тех пор, пока пузыри кровавые пускать не начнёт! Такая она, первая любовь. Не забудешь никогда. Да и не хотел Дима забывать.
Вместо этого спросил сам:
— К чему интерес?
— Да так… мои забились, самим-то, поинтересоваться подойти, очко жим-жим, — снова хохотнул Сыч.
— Покажешь мне, кто из твоих бессмертный такой, что пи…даболом меня считает, — подпустил уже в голос грозных ноток Медоед. Если повезёт, хавальник кому-нибудь он сегодня-таки расшибёт.
Сыч испугался, такого поворота он явно не ожидал, а ведь дело могло принять серьёзный оборот! Ссориться с Мясником, это уже, как притча во языцех, себе дороже! И Сыч резко начал отмазываться:
— Не-не-не, Мясник! Ты чё?! Это ж за слухи речь, не за тебя! А слухи, они ж, сам знаешь… из моих и не сомневается никто, отвечаю!
Медоед, конечно, мог бы и дальше эту тему раскачать, Сыч уже «закопался», по сути, но перехотелось. Резко.
— Верю, пацаны вы нормальные, — теперь уже Медоед протянул руку в знак примирения. Ладонь Сыча оказалась влажной, а эмоции выражали утихающий испуг и облегчение. Эк его проняло-то, аж потёк, усмехнулся про себя Дима, то-то же, гандон ты штопаный.
Внутри, сразу, как зашли, стали слышны весёлые голоса, смех, кто-то играл на гитаре заводной мотивчик. Первый этаж здания представлял собой огромное фойе, где, собственно и развернулась гулянка. У стен протёртые, в пятнах диваны, несколько столов заняты незатейливой закуской из сухпайков и разных консерв, пластиковой посудой и бутылками водки, а в воздухе витал запах жжёной тряпки.
Слева и справа по две двери в другие помещения. Напротив выхода, на той стороне фойе лестница на второй этаж. Вход в подвал, похоже, под этой самой лестницей. Точно, вон, один из бандитов, как раз, выволок за волосы визжащую и зарёванную пухловатую женщину в грязном уже, цветастом сарафане. Та умоляла её не трогать и отпустить. Мужики взорвались гоготом.
— Ля на дойки, ребзя! — заржал держащий женщину изверг и резким движением наполовину сорвал платье.
Женщина зарыдала пуще прежнего и прижала руки к груди.
Бандит выругался и с силой дёрнул её за волосы, аж зубы лязгнули.
— По швам руки, с…ка!! — заорал ей почти в ухо мучитель.
Женщина, дрожа всем телом, тихо выла, подчинилась и слёзы текли ручьём по кругленькому лицу. Остальные мужики снова загоготали, засвистели и она вовсе зажмурилась, боясь даже двинуться.
— Ничё так, Машка, а? — снова заржал тот бандит и издевательски потеребил грудь женщины рукой.
Снова взрыв смеха.
— Тащи сюда её, Фома! — перекрикивая хохот и говор, обратился кто-то слева.
Медоед глубоко вдохнул, унимая всё нарастающую ярость, выдохнул и обратился к Сычу:
— Хавки зацеплю, да наверх пойду, отдохну. Чёт устал с дороги.
— Не останешься?
— Позже подойду.
— Окей, братан! — и крикнул уже своим:
— Э-э! Оглоеды! Мяснику, по-бырому, похавать, сообразили и наверх отнесите! Б…ть! Горбун! Не порть ты рожу девке, сколько раз уже говорил, дебила ты кусок!! Их продать нормально надо! На кой х…й Воробью побитые?!
Наблюдать дальше Дима не стал, прошёл к лестнице и поднялся наверх. Лестница выводила в коридор с десятком дверей. Некоторые открыты. Зайдя в одну из дальних, зажёг керосинку. Окно в комнате, как и во всех остальных, наглухо заколочено фанерой. У стен четыре койки, под подоконником стол. Бросив рюкзак на пол и сложив оружие на кровать у окна, Дима уселся, уперев локти в колени и уронил голову на ладони.
Он, на самом деле, устал. Не физически, морально. Надоела эта игра в «конкретных пацанов», строишь из себя крутого… когда он в последний раз был самим собой? Да только наедине с самим собой и был. С Ритой ещё. Но там всё по-другому было.