Что бросят я не верю, это же валюта этого мира. Золотой запас отряда. А выносить надо, раз при перезагрузке пропадет, стаб рядом один.
Хотелось бы с Нолем попрощаться по–человечески, но видно не судьба. Ключ он нам уже отдал, живчика Зор с запасом заготовил.
– Пора нам, Саша, в путь, не находишь?
«Да, только, наверное, помочь придется и дотащить, и разместить».
– Думаешь, без нас не справятся?
«Неа».
Ребята нас обнаружили. Были не просто удивлены. Обескуражены. Они уже по максимуму загрузились. Саша напоминала верблюда. Они сами? Тоже из того же вида животных. Кроме меня и Зора – ему следы заметать, мне скрыт держать. Свой рюкзак Зор отдаст Молчуну.
Завертелось не по–детски. Три ходки. Не могу больше. Не в плане скрыт держать, выносить их хомячество. Они между делом перенесли все находки в ангар. Теперь решают – куда остальное добро рассовать.
Кладовка до потолка забита, весь мой порядок к черту полетел. В туалет ведет тропка, остальное коробками заставили. Единственно, что еще свободным осталось, ниша Саши и спальные места. Ходи и бойся на патроне поскользнуться, хуже – на гранате. Этого добра там тоже в достатке. Саша вниз даже не пытается спуститься, и кошку с собой уволокла.
Ужин.
Уныло головы мужики склонили, жаба их душит.
Саша: «может яму на стабе вырыть, пусть туда клад закопают? После орды сантиметра, не перекапанного не осталось».
Озвучила. Это я зря. Они решили идти сейчас не откладывая. И Горец Ноля решил бросить, последний просто в оздоровительном сне. Куда я одна, против такого слаженного коллектива. Пошли.
Как они тащили спарку – отдельная песня, в ней без мата только предлоги, для связки.
Три часа утра.
В яму захоронен последний ящик, как члена бригады в землю опустили, со слезами. Копали все же в балке, на выходе. Там дерн в сохранности. Был.
Сняли, практически дерево подрыли, сгрузили, закопали, дерн на место вернули, деревце полили.
Спала я как убитая.
И уходу была рада, без «б» рада. Простились. Меня они в путь провожали на порядок веселее, чем спарку в землю.
Ноль продолжает спать.
Тарза с нетерпением мнется в походном мешке на Саше. Я переминаюсь с ноги на ногу. Машу. Скрыт. Побежали.
Хочу сказать, около входа на базу мы оказались через неделю. То же расстояние до безымянного стаба у нас заняло в три раза больше времени. Тренировки никто не отменял, гоняла меня Саша с упорством осла. Я срывалась на перерожденных. Вымещая усталость, злобу, да и просто житейские неурядицы.
Очень хотелось купаться, не в холодной реке, озере, ручье, нет в баньке, душе сауне… у, от последней мысли слюни потекли. Парок… душ… бассейн… гидромассаж в обширной ванне, снова бассейн. Мечта! Которая порой сбывалась. Банька была в моем первом доме, Моем и только моем! Пару раз ходила на родину. Боялась встретить детей, мужа, себя перерожденными – иными, в первый раз, оказалось там совершенно другие люди жили, на момент переноса квартира пустовала, во второй раз — дома совсем не было, вместо целого микрорайона парк с аттракционами, да и городок напоминал город будущего, высотки – свечками, частного сектора нет, зато магазин один, но огромнейший, пирамидой. Смешно – «Пятерочка». Выжил сетевик. Конечно таскала, еще как таскала, весь подвал забила интересными и нужными вещами. Оба раза пробралась тихо, не потревожив местных «жителей», второй уже только ползуны остались по квартирам, я их чувствовала, искры жизни еще теплились, но оставалось им мучатся совсем немного. А в остальном город отдавал мертвячиной. Жуткий, пустой, брошенный, зиял беззубым оскалом выбитых витрин, выбоинами на стенах, видимо муры успели порезвиться. Тушенка мне уже была не нужна, литературу и носители с фильмами 18+ муры подчистили, зато побрезговали всякой мелочью, типа ноутов, планшетов и флешек. Я пробралась в пару квартир, где двери поражали своей презентабельностью, а внутри уже не было живых. Маску не снимала, трупным запахом можно и отравиться. В первой квартире особенно. Семья из шести человек чинно восседала на огромном диване. Жалко мужика, которому пришлось порешить свою любимую, детей и мать. Сам он вскрыл себе вены. Согнала жирных мух, накрыла всех простынями. В добрый путь, посмертный. Мужик мог быть иммунным, видимо не выдержала психика, половина семьи успели заурчать, руки и ноги были сначала связаны.
Такая она проза жизни и смерти Стикса.