Когда я представлял встречу с основными боеспособными силами оставшихся в посёлке бойцов, перед внутренним взором представала могучая рать из сомкнувших щиты рослых воинов, закованных в латы, ощетинившихся иглами пик. Этакий железный ёж, способный перемолоть на мелкий фарш не только виденного ранее кусача, но и тварей посерьёзнее. Конечно, если такие бывают.
Но реальность, как это часто бывает, оказалась разительно отличающейся от созданного в голове образа. Никаким железным ежом здесь и близко не пахло. Отсутствовали также закованные в латы воины, да и щиты, хоть и имели место быть, но их было явно маловато для смыкания и составления монолитной железной стены, о которую бессильно будут биться одержимые.
Вместо всего этого присутствовала толпа разношерстно одетых и вооруженных людей, различного пола и возраста. Всего их было примерно человек тридцать, может, чуть больше. Из всей этой кучи народа лишь десяток можно было назвать более-менее серьёзно выглядевшими вояками. Почти все были экипированы кольчугами и металлическими островерхими шлемами, у некоторых можно было заметить дополнительные элементы доспехов, в частности пластинчатый панцирь, латные перчатки, кольчуги, усиленные металлическими вставками, но было их немного и по большей части на разных воинах. Ощущение было такое, будто они толпой отлупили нескольких богатых на доспехи рыцарей, поснимали и поделили меж собой их имущество, и теперь некоторые красовались отдельными частями, но похвастаться полным доспехом не мог никто.
У остальных с защитой было похуже, кольчуги тут были у единиц. Прочие обходились кожаными доспехами, иногда с металлическими вставками, иногда без. Кого-то защищали лишь нагрудники или куртки из плотной кожи, из той же кожи были и шлемы, но и они были далеко не у всех.
Около десятка вояк были вообще без защиты, лишь какие то войлочные и меховые безрукавки были надеты у некоторых, непонятно, то ли от холода они их надели, то ли для защиты. Да и не удивительно, если учесть, что вояки эти были женщинами и подростками, младшие, почти мальчишки, по возрасту не старше Настасьи. Но и стояли они, в основном, в последних рядах, видимо были на подхвате, в качестве санитаров, наверное, чтобы раненых с поля боя утаскивать или поднести чего. Хотя, оружие у них в руках тоже присутствовало — копья, наподобие моего. Видимо, они здесь не слишком ценились, раз выдают всем подряд. Ну да, металла, который являлся здесь одной из главных ценностей, на такое копье нужно немного, лишь на наконечник.
После, замыкающих строй женщин и детей, в неровную шеренгу выстроились кожанодоспешные бойцы. К моему удивлению, среди них тоже обнаружились несколько женщин, и выглядели они вполне боевито. Хотя, чему удивляться, двух юных воительниц я видел ещё раньше, на стене, еще одна встретилась нам по пути. У стоявших здесь бойцов из вооружения было, в основном, дистанционное оружие: пара луков, три самострела. Остальные носили на поясе, либо за спиной большие вытянутые сумки, наподобие колчанов, только вместо стрел, оттуда торчали наконечники дротиков. Вроде у нас эти штуки назывались сулицами или как-то так, а еще у римских легионеров было похожее оружие — пилумы.
Перед стрелками и метателями дротиков расположились те самые защищенные металлом воины. Стояли они чуть отступив вперед от дистанционников, видимо, чтобы давать метателям пространство для замаха и броска. Здесь тоже присутствовали копья, но гораздо более серьёзные на вид, с удлинёнными острыми наконечниками, перекладинами, ограничивающими погружение оружия в рану, с окованными сталью древками. В отличии от простеньких образцов, которыми были вооружены женщины с подростками, эти смотрелись действительно грозно. Помимо копий я заметил что-то наподобие алебарды и несколько массивных двуручных топоров на длинном древке. К тому же каждый воин в дополнение к основному оружие имел дополнительное, более короткое, в основном это были топоры и чеканы, но еще заметил пару мечей и что-то типа палицы. У многих имелись щиты. В общем, экипирована первая линия была гораздо лучше прочих. В принципе, это было естественно, ведь основной удар нападающих приходился как раз на них, потому им и лучшие доспехи с оружием. От продолжительности их жизни зависели и жизни остальных рядов. Если сомнут первую шеренгу, атаке подвергнутся стоящие за ними, легкозащищенные или совсем бездошпешные вояки.
Все эти подробности мы узнали, протискиваясь через не особо плотные ряды бойцов. Некоторые из них несли на себе явные следы недавнего участия в схватках с одержимыми. Тут и там виднелись светлые и не очень, тканевые повязки, или просто свежие раны, вымазанные чем-то похожим на землю под ногами.
Может, во время битвы воины падали на землю, но больше похоже было на то, что они специально присыпали раны грязью. Кстати, бородокосый тоже советовал поступить аналогичным образом с ранами на лице, на тот момент я думал, что он шутит. Но, глядя на творившееся вокруг, понял, что он был вполне серьезен, это и впрямь бюджетный вариант первой помощи, оказываемой самостоятельно. Девиз местных врачей наверняка звучит как-то так: “земли немало есть вокруг, возьми и вылечися, друг!” Хорошо, что я тогда все же уговорил будущего крестного выдать мне местный аналог бинтов для перевязки.
Мы искали бородокосого, но он, как и положено командиру, находился в первой линии обороны. Кстати, первый ряд воинов не полностью состоял из бойцов с оружием для контактной схватки. По бокам от ощетинившихся оружием бойцов, застыли несколько лучников. Командир обнаружился среди них, на левом фланге.
— Вы где шатаетеся, паскудники этакие?! — при виде нас бородокосый очень “обрадовался”, выражая свою радость в крайне эмоциональной форме приветствия.
— Звиняй, дядька Прохор, задержалися слегка! — начал оправдываться Тимофей, я не стал ничего говорить, мое дело маленькое, я за провожатым шел, как и было сказано. Но у бородокосого на этот счёт оказалось собственное мнение.
— А ты, чегой молчишь, Пустой?! Понятно дело, энтот сопляк малахольный, на его надежа, как на ёжа, но ты то взрослый мужик вродь, не мог поторопить мальца?!
Тимофей застыл, понуро опустив голову, но я то понял, что дядь Прохор говорил больше напоказ, чтобы подчеркнуть авторитет командующего перед выстроившимися рядом подчинёнными. Но скорбную мину все же скорчил и даже руки в стороны развел, изображая сожаление по поводу своей нерасторопности.
— Ничаго, опосля есче у меня получите! — добавил бородокосый, тряся в нашу сторону кулаком. — Вдвоем всех упокоенных одержимых будете перетаскивать за стену.
Выслушав гневную тираду крестного, взглянул на переднюю шеренгу воинов. Среди них я сразу заметил ехидно улыбающегося Фёдора с неизменным двуручником в руках. Высокомерный амбал кривил гаденькую ухмылку, наблюдая за нами. Видимо, сцена ему очень нравилась. Вот балбес, нашел причину для веселья. Ну и хрен с ним!
В первом ряду заметил ещё одно знакомое лицо — Демьяна, сопровождавшего Настасью во время первого знакомства со мной. Меховую душегрейку он сменил на кольчугу с металлическими вставками на груди и плечах, голову покрывал шлем с наносником и кольчужной пелериной. Топор на поясе остался тот же самый, обычный, хороший и при колке дров и при рубке неприятельских голов. Но зато в руках у неразговорчивого детины был старший брат висевшего на поясе топорика, даже с виду тяжелый, на длинной, метра под полтора, рукояти. Чтобы орудовать такой хреновиной, нужно немало сил и энергии. И того и другого у низкорослого крепыша, видимо, было в достатке. Держал на весу тяжелую секиру он, совершенно не напрягаясь и не выказывая признаков неудобства.
Во время той первой встречи Демьян демонстративно игнорировал мое присутствие, даже словом со мной не обмолвился, но сейчас почему-то кивнул приветственно. Отчего столь разительно изменилось его отношение ко мне, можно было догадаться, вспомнив слова, которыми характеризовала молчаливого детину Настасья. Она описывала трагедию, после которой Демьян, чудом выживший в ужасной сече, потерявший родной дом и всех близких, прибился к их поселению. С момента его появления в посёлке прошло уже два года, но он до сих пор с подозрением относится к чужакам. То есть, понятие свой-чужой у него развито на максимальном уровне. После пережитого, любой незнакомый человек воспринимается им как потенциально опасный. Видимо, таким образом, Демьян пытается исключить возможность повторение случившейся трагедии.