Не чувствуя усталости, он шел по берегу вдоль 98-й улицы, пока не дошел до «Русских горок». Тут он повернул назад. Ребята приедут забрать его. Они сперва зайдут в клуб, а потом пообедают на улице Малберри. Дань уважения, не более — он не обманывал сам себя. Семнадцать лет — слишком долгий срок. Ребята последние годы ворочают такими делами, куда он не дал бы им и близко подойти. Уже прошел слух о том, что он очень болен и ему лучше никуда не встревать: не можешь, не берись.
Джо сидел на скамье подсудимых вместе с ним. Тот же самый срок. Но Джо вышел через шесть лет, его выпустили под залог. Сейчас он на свободе.
Он бы тоже мог быть отпущен, но… Майлс Керни. Вот кого надо благодарить за эти лишние одиннадцать лет.
Никки наклонил голову под ветром. Ему пришлось отведать еще две горькие пилюли — его дети. Они твердят, что любят Никки, но они стесняются его. Когда Мария приезжала навестить сына или дочь, она представлялась их друзьям, как вдова.
Тесса. Господи, да она же обожала его в детстве. Может, он был не прав, запрещая им видеться с ним все эти годы? Мария приезжала к нему регулярно. Но в Коннектикуте она называла себя миссис Дамиано. Ему бы хотелось увидеть детей Тессы. Но ее муж считал, что надо подождать.
Мария. Никки затаил обиду на нее за все эти годы ожидания. Даже хуже, чем обида. Она изо всех сил притворялась, что рада видеть его, но глаза смотрели холодно, с затаенным презрением. Прочитать ее мысли было несложно: «Для чего ты все это делал, Никки? От нас отвернулись даже наши друзья». Ей всего пятьдесят четыре, а выглядит она лет на десять старше. Мария работала в отделе кадров в госпитале. Она могла бы и не делать этого, но, устраиваясь на работу, она сказала ему:
— Я не могу сидеть дома и пялиться на стены.
Мария. Ник-младший, нет, Николас. Тесса, нет, Тереза. Так ли уж они горевали, если бы с ним в тюрьме случился сердечный приступ? Может, если бы он вышел через шесть лет, как Джо, еще можно было бы что-то вернуть. А сейчас поздно, слишком поздно. Из-за этих лишних одиннадцати лет, что он отсидел благодаря Майлсу Керни. И он бы еще сидел, если бы им удалось что-нибудь придумать, чтобы не выпускать его вовсе.
Никки миновал 98-ю улицу и только тогда сообразил, что так и не заметил старого громыхающего сооружения «Русских горок». Это заставило его повернуть и пойти обратно, чтобы убедиться, что их не снесли. Он шел, стараясь попадать в собственные следы, засунув поглубже руки в карманы, ссутулившись под ветром. Во рту его прочно держался горький желчный привкус, который он старался заглушить, облизывая языком соленые от ветра губы…
Подойдя к дому, Никки увидел, что его ждет машина. За рулем сидел Луи, один из тех парней, на которых он всегда мог рассчитывать. Луи не забывал сделанного ему добра.
— К вашим услугам, Дон Сепетти, — приветствовал Луи Никки. — Как приятно снова сказать это.
Луи говорил искренне.
Никки уловил затаенную враждебность, промелькнувшую в глазах Марии, когда он вошел в дом сменить свитер на пиджак. Он вспомнил, что как-то в школе, когда ему приходилось писать небольшие сочинения на тему прочитанных рассказов, он писал об одной вдове, которая считала своего исчезнувшего мужа погибшим и «довольно неплохо устроилась в жизни, будучи вдовой». Мария тоже чувствовала себя достаточно комфортно в жизни без него. «Посмотри правде в глаза. Она не жаждала твоего возвращения. Твоим детям станет только легче, если ты исчезнешь в стиле Джимми Хоффа. Еще больше им бы понравилась красивая естественная смерть, та, которая не требует дополнительных объяснений для внуков… Если бы только вы знали, как все это было близко».
— Ты будешь вечером ужинать? — спросила Мария. — Я имею в виду, что у меня ночная смена, с девяти до девяти. Если хочешь, я что-нибудь приготовлю и оставлю в холодильнике.
— Не стоит.
Он молчал, пока Луи вез его в Манхэттен по Форт-Гамильтон-парквей, через туннель Бруклин-Баттери. В клубе ничего не изменилось. Та же потертая мебель; в глубине помещения за карточным столом так же составлены кресла — все готово для следующей игры; все та же старая кофеварка для эспрессо; по-прежнему заколочена телефонная кабинка.
Разница была лишь в том, что изменилась сама семья. Конечно, все столпились вокруг него, выражали свое почтение, посылали фальшиво-приветливые улыбки. Но он все понимал.
Он был рад, когда подошло время отправляться на улицу Малберри. Марио — хозяин ресторана — вот кто в самом деле был ему рад. Отдельная комната готова и ждет его. Все его любимые прежде блюда, включая макароны. Никки почувствовал некое расслабление, почувствовал, как что-то вроде прежней силы наполняет его тело. Он подождал, пока накроют к десерту — канноли с крепким черным эспрессо — и обвел глазами гостей, заглянув каждому из сидящих двумя ровными рядами («Совсем, как оловянные солдатики») десяти мужчин в лицо. И каждому он кивал, узнавая. Только два незнакомых лица. Одно не вызвало у него подозрений. Второй же был представлен ему как Кармен Мачадо.