Потом она поняла, насколько глупой была тогда, очарованная мужчиной, которого любой художник захотел бы нарисовать с натуры. Очевидно, Рокко чувствовал нечто похожее. Их связывало лишь физическое влечение. Химия. Каприз природы, который не имел права проявиться, но судьба распорядилась иначе.
На следующий день она терзалась чувством вины, одновременно ощущая себя живой как никогда, словно он пробудил ее от сна. Она нарисовала для него небольшую открытку, впервые с тех пор, как умерла Пэгги, взяла кисть в руки и карикатурно изобразила Рокко, стоящего в море мыльной воды с плавающим на поверхности металлическим ведром. Внизу красовалась надпись «Простите». Может быть, тогда он переживал напряженное время, поэтому почувствовал себя с ней более вольно и рассказал, что посмеялся от души, увидев картинку, а потом пригласил выпить. Может, Николь просто хотела, чтобы в ее жизни после двух лет печали после смерти Пэгги случилось что-то радостное. Как бы там ни было, их напитки остались нетронутыми и они не обратили должного внимания на восхитительный вид из роскошного бара на крыше.
Он пригласил ее на ужин, она согласилась. Это был самый лучший вечер в ее жизни. Но он не прикоснулся к ней, хотя ей отчаянно этого хотелось. Через неделю они снова встретились за ужином, сходили в бар, отправились в Милан. Как-то раз он спросил, была ли она когда-нибудь на колесе обозрения «Лондонский глаз». Оказалось, никогда не была. Когда из кабины открылись виды на главные достопримечательности Лондона, Николь поняла, что начинает влюбляться в босса-миллиардера. Она настолько сильно была очарована, что тем же вечером оказалась в его квартире. Рокко с хриплым стоном прорвал девственную плеву и уставился на нее в полном замешательстве. Как выяснилось, на Сицилии имеет большое значение, если мужчина лишает девушку девственности. Сначала, казалось, он с трудом справлялся с желанием, потом прижал ее к груди, а чуть позже принялся ласкать ее соски. Безумие продолжалось несколько дней. Даже на работе. Словно украденные моменты наслаждения. Близость на его столе останется в ее памяти навечно. Она не знала, что секс может вызывать жгучее привыкание, но Рокко сказал, что чувствует то же самое. А потом все изменилось.
Рокко с каждым разом покупал для нее все более откровенное белье. Николь соглашалась реализовывать его эротические фантазии, но на каком-то подсознательном уровне ее это беспокоило. Может быть, инстинкты подсказывали – чем изощреннее были его задумки, тем сильнее он хотел отстраниться от нее, уже решил для себя, что из-за ее низкого статуса им стоит покончить с интрижкой, а откровенное белье лишь указывало на ее несостоятельность в постели. Она собиралась сказать, что ощущает себя вещью, но обнаружила задержку, а чувствительные груди указывали на то, что подтвердил тест на беременность, – она носила под сердцем ребенка Рокко Барбери. Николь рассказала ему эту новость и в глубине души надеялась, что судьба ее ребенка не будет похожа на ее собственное начало жизни. Она хотела сообщить об этом в каком-нибудь тихом месте, но Рокко заявил, что ожидает важный звонок и надо перенести свидание на другой день. Более того, на следующей неделе он собирается в деловую поездку в Штаты и какое-то время его не будет.
– Рокко, я беременна.
Она никогда не забудет его выражение лица. Короткий момент удивления сменился мрачной осторожностью.
– Ты уверена?
– Да.
– И это…
Он замолчал, но его слова холодом прошлись по Николь.
– Твой ребенок. Ты это хотел сказать, Рокко?
– Конечно нет.
Она не поверила, заплакала после того, как он в форме шутки предположил, что она специально сделала что-то с презервативом, чтобы привязать его к себе. Может быть, ее заплаканное лицо пробудило в нем совесть? Он подошел к ней. Жестокие слова были забыты, он обнял ее и сказал, что готов разделить это бремя с ней, они должны пожениться. Для человека, от которого отказались родители, это много значило. И конечно, Николь решила, что любит его. Однако замечала, как по-деловому он относится к организации свадьбы, будто с неохотой. Если бы была уверенной в себе независимой женщиной, а не бедной уборщицей, ответила бы на его предложение иначе. Например, что в одиночку будет воспитывать ребенка, а Рокко сможет навещать малыша, когда захочет. Но нет. Даже если бы Николь набралась храбрости стать матерью-одиночкой, она понимала, что он этого никогда не допустит. Она носит его ребенка, а потому принадлежит ему. Все дело в его сицилийских корнях. Их неожиданный союз спровоцировал шумиху в газетах вереницей статей про Золушку. Николь ощущала себя ничтожной. Не лучшее начало семейной жизни. Впрочем, эта затея в итоге стала пустой тратой времени. Она не смогла выносить ребенка, которого так сильно хотела, подвела своего нерожденного малыша, подвела Рокко. От нее вообще никакого толку.