Накатывает тошнота, и Вера вспоминает, что не ела ничего с самого утра. Идти и готовить что-то катастрофически лень. На ужин в компании Соловьева сегодня рассчитывать не приходится. У него планы на вечер. Офигенно красивые длинноногие планы. Вера становится противна самой себе. Тошнота не отступает. Надо выйти на балкон, подышать свежим воздухом.
На балконе хорошо. В темноте город особенно красив, своими переливающимися неоновыми вывесками и светящимися окнами домов. Вера вдыхает полной грудью и облокачивается на перила…
Нет, у нее «дежа вю». Или галлюцинации. Или и то, и другое одновременно. Вот эти звуки Она слышит вздохи. Стоны, которые ни с чем не перепутаешь. Влажные ритмичные звуки, которые не могут быть ничем иным. Хриплый шепот. «Да, детка, да».
Вера взрывается. Горячей бешеной ненавистью к нему. Холодным обжигающим презрением к себе. И дальше действует кто-то другой. А она — она смотрит на все происходящее со стороны.
Как она подвигается ближе к перегородке, отделяющей соседний балкон. Делает глубокий вдох.
— Стас?
Возня на соседнем балконе мгновенно стихает. Наступает полнейшая тишина. Вера слышит его тяжелое дыхание. Молчание. И когда она думает, что он ей уже не ответит…
Прокашливается.
— Да, Вера?
— У тебя сахар есть? А то у меня закончился.
Пауза.
— Да.
— Через сколько к тебе можно зайти?
Какие-то звуки. Еле слышные слова. Снова тишина.
— Я сам тебе занесу.
— Хорошо. Спасибо.
Вера уходит с балкона. В комнате ее начинает бить противная мелкая дрожь. Не может быть, чтобы ОНА это сделала! Зачем?
Звонок она отключила. Но стук в дверь отключить невозможно. Вере реально страшно и противно. Но трусить она себе не позволяет и идет открывать дверь.
Соловьев стоит на пороге с совершенно непроницаемым выражением лица. В руке у него банка с сахаром.
— Можно?
Вере хочется стонать. Ну, прости меня, прости. Что же я наделала, ну зачем, все стало еще в миллион раз хуже.
Они проходят на кухню. Банку с сахаром Стас ставит на стол, и звук соприкосновения банки с поверхностью стола кажется Вере невозможно громким в той вязкой тишине, которая повисает между ними.
«Надо извиниться. Надо извиниться. Надо извиниться» — бьется в голове мысль, но впервые в своей жизни Вера не может себя заставить сказать хоть что-то.
— Зачем ты это сделала? — его голос звучит неестественно ровно.
— Извини меня, — Вера все-таки произносит это.
— Мне не нужны твои извинения. Я хочу знать, почему ты это сделала, — все тем же лишенным эмоций голосом спрашивает Стас.
И Вера понимает, как сильно она его зацепила. Видимо, испортила какие-то грандиозные планы. Вторглась на запретную территорию. А нефиг было…
И командование опять принимает бешеная презрительная сука.
— Извини, дорогой, — Вера подходит к окну, опирается на подоконник и скрещивает руки на груди. — Мне надо срочно статью закончить, завтра сдавать. А вы так расшумелись! И чего вам в квартире не сиделось?
Господи, да неужели ОНА это говорит!?
— Значит, вот как? — у Веры просто ноет все внутри от этого равнодушного пустого голоса. А вот злобной суке, которая сейчас разговаривает со Стасом — ей все по барабану!
— Ну, пойми меня, очень надо сосредоточиться и поработать. А вы такое выдаете! Я же не эротические рассказы пишу. Мне такой саундтрек на фиг не нужен. И балкон не закроешь — дышать нечем.
Стас молча смотрит на нее. А Веру уже несет.
— Ну что ты так взъелся! Как будто у тебя это в последний раз. Завтра будет другая.
И тут Стас позволяет отразиться на своем лице всем тем эмоциям, которые он испытывает.
— Да, Вера, это последний раз, — тихим напряженным голосом говорит он. И уходит.
Глава 6 Гость из Канады
Вера превращается в тень самой себя. Со Стасом они больше не видятся. Даже случайно не пересекаются в подъезде. А ее охватывает синдром двигательной активности. Каким-то инстинктом самосохранения Вера понимает, что если будет сидеть дома, то сойдет с ума. У нее появляется странная привычка вставать на рассвете и бегать в соседнем парке. Уже светло, улицы политы и пустынны. Вера бежит, ритмично переставляя ноги и старательно чередуя вдохи и выдохи. И эта ее сосредоточенность на простых действиях, и тишина, и пустота вокруг странным образом не позволяют ей врать самой себе.