— Бруно, — представился молодой человек. Он протянул ей руку. Анджела взяла ее, чувствуя себя нервно, думая о виски, бренди или еще о чем-нибудь.
— Вы болеете? — поинтересовался он осторожно. Анджела улыбнулась.
— Нет… да. Я пила. — Она засмеялась. Он улыбнулся, потом засмеялся вместе с ней.
— Что значит… выпивка? — Он был молод. Восемнадцать, не больше. Он, вероятно, пришел к своей матери.
— Ничего. У вас нет… чего-нибудь выпить? — она спросила его, чувствуя себя беспомощно. Он поднял бровь, потом погрозил пальцем. Анджела захихикала.
— Две минуты. Хорошо? — Он ушел. Сердце Анджелы быстро забилось. Выпивка! Он выглядел как неуклюжий юнец. Анджела опять захихикала, когда он открыл дверь коридора и исчез. Примерно через пять минут он вернется. Она поправила халат и встряхнула волосами. Она точно не знала, чего он от нее хочет. Но она отдала бы ему все, чего бы он ни попросил.
— Вот! — Дверь открылась, у него в руках было две бутылки «Корвуайзера». Анджела чуть не зарыдала. Но он предупреждающе вытянул руку. Он сказал, что принес их для своей матери, но вот теперь отдает ей.
— Вы ангел, — сказала Анджела.
— Не здесь. — Он чего-то хотел в обмен на это. От одного взгляда на бутылки ее тошнило. Для нее теперь эти бутылки были самым страшным искушением из всех, которые она когда-либо испытывала.
— Хорошо. Пойдем. — Она открыла дверь, посмотрела по сторонам и быстро впустила его за собой. Она не помнила себя. Прислонила бутылку к губам и сделала глоток, сначала медленно, потом жадно. Он смотрел на нее и ждал, пока она испытает свое удовольствие, а он сможет получить свое, прежде чем сиделка хватится их обоих. Она поставила бутылку, легла и посмотрела на него. Он быстро снял штаны и залез к ней в холодную кровать. За доли секунды он уже был на ней, расстегивая ее халат, проводя рукой от шеи, между грудей к низу живота… Ее взгляд был жестко зафиксирован на двух бутылках, стоявших на телевизоре рядом с фотографией Макса, когда парень вошел в нее, неуклюже двигаясь раз, другой, третий… Это закончилось в доли секунды. Она прикрыла глаза, когда он быстро метнулся натягивать свои плавки. Потом пригладила ему волосы и поправила рубашку.
— Ну как? — спросила она его, с удовольствием потягиваясь.
Ее халат распахнулся, обнажая маленький красноватый сосок. Она видела, как он старательно смотрел в сторону. Ее передернуло.
— Спасибо, — сказала она, кивая на «подарок». Хотя теперь это едва ли можно было назвать подарком, думала Анджела, осторожно вытирая липкую массу, оставшуюся на ее халате после столь неумелого завершения секса.
— Ладно. Мне надо… идти. — Казалось, ему не терпелось поскорее исчезнуть отсюда. — Я еще приду. В среду. Вы еще будете здесь?
— О, да. Я так думаю. Принеси мне еще, — пробормотала Анджела, снова поднося к губам бутылку. Он улыбнулся.
— Хорошо. До скорого.
— Пока, счастливчик.
Анджела раскинулась на кровати, когда он выскользнул в коридор. Боже. Это было так здорово. Бренди обжигало знакомым теплом ее горло, стирая головную боль, дурные мысли, резь в глазах… горечь на сердце. Ей мгновенно стало лучше.
9
Прошел месяц — целый месяц без Амбер — и, к ее огромному удивлению, Бекки обнаружила, что ее дни не проходили в подсчитывании минут до приезда подруги. Уже после первой недели она перестала вести свой дневник, в котором записывала все, что она могла забыть рассказать из важного произошедшего, когда Амбер вернется. Она была занята в школе, и, конечно, в любом случае у нее была Мадлен. Мадлен приходила в гости практически каждый день в последние две недели, но ни разу не предложила Бекки зайти к ней, хотя Бекки было бы очень интересно увидеть дом Мадлен. Она знала, что раньше мать Мадлен была писательницей и ее книги хорошо рекламировались (она спросила своих родителей, что это значит), а ее папа был оптометристом (и снова Бекки пришлось об этом спрашивать), но теперь они жили совершенно другой жизнью. Бекки не могла вообразить причину, из-за которой ее родители резко сменили свои профессии и род занятий — ее мама теперь работала уборщицей, а отец работал на фабрике, — но Мадлен не любила обсуждать это и не хотела приглашать Бекки к себе. Но Бекки была любопытна и настойчива, и случайно в пятницу днем она добилась своего. После трех или четырех вопросов Мадлен сдалась.
— Но это не так, как у тебя дома, — описывала девочка мрачную пустую прихожую в своем доме.
— Неважно, — серьезно ответила Бекки. Она не могла понять упрямство Мадлен. В конце концов, на сколько они могут отличаться? Она надела свои белые тапочки и спрыгнула с кровати.
— Готова? — спросила Бекки.
Мадлен грустно кивнула. Она посмотрела на Бекки и представила ее у себя в комнате. Та выглядела бодрой и свежей. Ее длинные блестящие волосы были причесаны на прямой пробор в две косички, спадающие по обе стороны ее маленького веснушчатого лица. Ее изумрудно-зеленые глаза сверкали, ее одежда была яркой и аккуратной, она выглядела так, как кто-то никогда не ступавший на Риверфлит, и это было слабым местом Мадлен. Они прошли вверх по улице Лэндброук-Гроув, Мадлен остановилась, когда они дошли до конца дороги. На развилке с Барбли-Роуд они повернули налево. Бекки посмотрела назад. В течение десяти минут они оставили позади элегантный, красивый мир Холланд-парка. Это был спальный район, он казался скучным и однообразным. Мадлен повернула направо на маленькую улицу, которая вела к железнодорожным путям. Риверфлит. Бекки увидела, как Мадлен полезла за связкой ключей. Она открыла дверь в подъезд, и они вошли. В подъезде пахло мочой и сыростью. Бекки чуть не стошнило.
— Ты здесь живешь? — спросила она с широко открытыми глазами.
— Боюсь, что так, — ответила грустно Мадлен.
— Кошмар! — Бекки ничего, кроме этого, не могла сказать.
Они поднялись вверх по лестнице на четвертый этаж, Бекки с трудом сдерживала дыхание, боясь вдохнуть что-то… опасное. Они остановились перед белой дверью. Мадлен снова достала связку ключей и открыла дверь.
— Мама? — крикнула она, когда они вошли.
Бекки испуганно осмотрелась.
— Я здесь, — она услышала резкий голос женщины.
В квартире Сабо было мрачно; дневной свет не проникал сюда, хотя на улице стоял солнечный день. Было душно, пахло нестираным бельем, незнакомой едой на кухне и чем-то еще, Бекки не могла определить. Глаза Бекки приспособились к темноте, когда они вошли. Квартира была маленькой, очень маленькой! Спальня слева, закрытая дверь перед ними, узкий коридор, справа была ванная комната, а слева гостиная. На той же стороне была кухня с занавешенными шторами. Она прошла с Мадлен в гостиную. Мама Мадлен лежала на диване, обитом розовым бархатом, подняв ноги вверх, отдыхая. В ее руках была толстая книга с незнакомыми буквами на зеленой обложке. Глаза Бекки бегали по комнате, разглядывая детали, которые, по словам ее учителя, были очень важны — обложка книги, цвет дивана, материал, из которого сделаны шторы, виды и количество растений, борющихся за жизнь на узком балконе снаружи. Она запечатлела всю сцену в памяти — позже она мысленно вернется к ней и все нарисует. Это было не похоже на что-либо, виденное ею ранее.
Миссис Сабо с удивлением подняла глаза, не ожидая увидеть кого-то рядом с дочерью. Она опустила книгу и с трудом встала, отбрасывая свои светлые волосы и заправляя их за уши.
— Кто это с тобой, Мадлен?
Она выглядела более худой, чем дочь, изрядно потрепанной жизнью, смотревшей на все без улыбки. На ней было хлопковое платье, поверх которого она носила шерстяной кардиган; черные толстые колготки, что было весьма странно в это-то время года. Ее руки были грубые и опухшие. Бекки заметила, что ногти были неухоженные, такое впечатление, что руки много были в воде. Она застенчиво улыбнулась ей. Миссис Сабо, казалось, этого не заметила.
— Мама? — нервно спросила Мадлен.
Мать что-то сказала ей на венгерском. Бекки внимательно слушала, очаровываясь незнакомой интонацией венгерской речи Мадлен. Бекки лишь недавно привыкла к ее английскому. Они тихо спорили в течение одной или двух минут, потом миссис Сабо, сухо кивнув Бекки, вышла из комнаты. Бекки подошла к Мадлен, спрашивая, о чем был разговор — сделала ли она что-нибудь не так? Она едва ли сказала хоть слово с тех пор, как они вошли.