— О нет, не беспокойся об этом. Все хорошо. — Бекки поднялась. — Ну что же... Я полагаю... Я полагаю, что мне лучше... Ну, ты знаешь, как это, собрать вещички, убраться, очистить место... — В глубине души ей хотелось поделиться с Мораг своими чувствами, высказать, в какое затруднительное положение она ее ставит. Ее увольняют! Впервые в жизни!
Оказавшись дома, Бекки набрала номер Генри. Услышав его голос, она разрыдалась. Он пообещал приехать, как только сможет. Через час Бекки услышала его стук в дверь. Она сбежала по ступенькам вниз, слезы снова навернулись на ее глаза, и открыла дверь. Вид высокого, сильного, мощного мужчины сделал ее состояние еще хуже. Она бросилась в его объятия. Он, обняв ее, провел в прихожую и быстро запер дверь у себя за спиной. Гладил ее рыжие гладкие волосы, вытирал слезы, налил большой стакан коньяка.
Его не удивило то, что ее уволили. В последнее время у него создалось впечатление, что Бекки поставила собственные удовольствия превыше всего, а это, как он выяснил, в большей или меньшей степени было связано с ним. Он не был уверен в том, что с этим делать, и стоит ли что-то менять. У них был роман. Или, точнее, у Бекки был роман, поскольку Генри, выражаясь точно, ни с кем не был связан никакими обязательствами. Он был страшно привязан к этой женщине, это он прекрасно сознавал, но не знал, как прекратить все это или, точнее, хочет ли он, чтобы все кончилось.
Они с Бекки никогда не разговаривали, только занимались сексом: играли в сложные эротические игры, осуществляли свои фантазии, всячески ублажали друг друга. Однажды Бекки призналась ему, что он нужен ей, как сигарета курильщику или выпивка алкоголику. Это было грубо, оскорбительно, она сама была шокирована своими словами, и он заметил, что она побаивается всего происходящего. Но, Господи... все это делало те несколько часов, которые они проводили вместе каждую неделю, такими драгоценными, что он ловил себя на том, что, оставшись один, часто вспоминает об этом. Генри уносился мечтами к этим встречам и на работе все следующие дни, он чувствовал себя беспомощным, одержимым этой женщиной и переживал те же чувства, которые отравляли ему жизнь в тринадцать лет.
Наверху зазвонил телефон. Бекки нехотя добралась до спальни, несколько минут говорила и в весьма приподнятом настроении вернулась в кухню.
— Ты никогда не догадаешься, — произнесла она с нескрываемым восторгом, как ему показалось.
— О чем?
— Это была Амбер. Ты даже представить себе не можешь, с кем она сейчас. — Он внезапно почувствовал, что его голову сдавило словно тисками, когда она начала говорить.
— С кем?
— Танде как-то там его. Я не в состоянии произнести его фамилию. Парень из Мали. Помнишь, я рассказывала тебе, что ее отец занимается новым проектом в Африке? Да. И это его партнер по бизнесу. Представляешь! Она с ума сошла!
Генри был совершенно не готов к вспышке ревности, ярости и гнева, которая буквально начала разрывать его изнутри. За секунду перед его мысленным взором пронеслась вся его жизнь, все его прошлое. Африканец. Черный. С Амбер.
Он с размаху хватил ладонью по столу.
69
Первое впечатление, которое произвел на Мадлен Белград, было странным: совершенно не похоже на то, что в городе идет война, настолько он казался тихим и мирным. Люди на оживленных улицах, деревья вдоль улиц, кафе, трамваи — все вместе выглядело точно так же, как в любом другом европейском городе.
— Нет, — поправил ее молодой переводчик-серб, — Белград не находится в зоне боев. В любой момент может случиться что угодно, война везде, если быть точным, но не здесь. Нам повезло, в определенном смысле, что наша организация базируется именно здесь.
Мадлен ничего не сказала в ответ. Она смотрела на город, пролетавший за окнами машины. Квадратные бетонные здания, похожие на бункеры, многоэтажные дома, классические здания, украшенные лепниной и колоннами, такие же, как и в Будапеште, который она еще помнила. Местами торчали высокие минареты, церкви — все это было каким-то странным бутербродом из Востока и Запада. Она немного читала о городе и стране, перед тем как приехать сюда, все так и было. Интриги и сложность положения в этом уголке Европы заняли все ее мысли, к счастью. Это значило, что она прибыла сюда, находясь в гораздо лучшем состоянии, чем была в прошедшие несколько месяцев.
Ее повезли прямо в квартиру, где ей предстояло жить весь этот год. Это была небольшая квартира на верхнем этаже в центре города. Здание было симпатичное, светло-серое, пятиэтажное, лифт не работал, но зато здесь был паркетный пол и высокие окна, из которых были видны лабиринты красных черепичных крыш, тарелки антенн и телефонные провода, которые тянулись с улиц к балконам домов. Она поблагодарила Марко, переводчика, и Паскаля, чиновника из комитета, который приехал встретить ее в аэропорт, отказалась от их предложения выпить кофе и поужинать где-нибудь этим вечером. Так много произошло в ее жизни за прошедшие три недели, что ей было необходимо время, чтобы вспомнить все и обдумать, что она делает или собирается делать. Они пообещали заехать за ней утром, потому что еще несколько дней ей придется привыкать к городу. Если они больше ничего не могли для нее сделать, то готовы были удалиться. Мадлен поблагодарила их.
Она закрыла за мужчинами дверь, услышала их шаги по лестнице вниз. Затем хлопнула входная дверь внизу, звук эхом отразился от стен в доме. Потом наступила тишина. Она осталась одна. Тяжело вздохнула и огляделась. Квартира была обставлена очень скромно: большая двуспальная кровать, чистое белье и полотенца, довольно большой одежный шкаф в углу спальни; диван и два стула в гостиной; сервант с посудой; кухня с исправным оборудованием. Кухня была маленькой, но ей больше и не нужно. Целый час она разбирала свои чемоданы, развешивала и раскладывала одежду и знакомилась с содержимым шкафов — кастрюлями, сковородками, обязательной итальянской кофеваркой. Да, здесь действительно было все необходимое. Даже небольшой черно-белый телевизор в гостиной. Она включила его в розетку. Три канала: РТВ Телгрейд и два других, названия которых она не могла произнести. Передачи по всем каналам шли на сербскохорватском языке. Лицо Милошевича появлялось на экране каждые пять минут. Она посмотрела на это несколько минут, а потом выключила.
Мадлен села, сложила руки на коленях и стала внимательно осматривать свой новый дом. В новом месте в окружении новых звуков, запахов в воздухе ей показалось, что она снова может дышать и жить. Начать все снова. Было девять часов вечера. За окнами весенний вечер стремительно превращался в ночь. Она встала, закрыла жалюзи и направилась в спальню. Мадлен сняла туфли, легла на кровать, не раздеваясь, и закрыла глаза. Через минуту она собиралась встать, принять душ или ванну и вытащить ночную рубашку из шкафа.
Проснулась она только на следующее утро. На улице был ясный солнечный день.
Ее новая работа была такой, как и предсказывал Харриган, и даже еще хуже. С той минуты, когда вошла в штаб-квартиру организации в районе Скадарле, она поняла, что Харриган спас ей жизнь. Сотрудники этой спасательной миссии представляли собой пеструю смесь из работников международных медицинских и благотворительных организаций, бюрократов международного уровня, технических советников и переводчиков. Но все вместе они были совершенно новым для Мадлен окружением, здесь все было для нее непонятным, хаотичным, стремительным. Шесть или семь языков раздавались одновременно со всех сторон, создавая постоянный шум и движение, люди непрерывно входили и выходили, бегали из одного кабинета в другой, здесь то и дело шли какие-то заседания. К концу ее первого рабочего дня она не могла вспомнить, почему ее направили сначала именно сюда. У нее просто не было ни времени, ни возможности оценить все это и понять. К концу дня Иордана Марьянович — симпатичная, приветливая, точно так же уставшая студентка медицины из белградского университета, которая прервала обучение, чтобы присоединиться к деятельности этой организации, рассказала ей, что журналисты окрестили Сербию «страной Мордора». Мадлен непонимающе уставилась на нее.
— Да ты знаешь, это из Толкиена, из «Властелина колец». Ты что, не читала? — Мадлен отрицательно покачала головой. — Да, ну ладно, ты и так скоро поймешь, что они имели в виду. Послушай, не попить ли нам кофейку? — спросила она, поднимая свою сумку. У Мадлен уже вертелся на кончике языка отказ, но вместо этого она кивнула. Да почему бы и нет?