В прошлом году во время очередного восстания рабов был убит один из надсмотрщиков, еще три белых человека ранены, а около полусотни рабов бесследно исчезли, растворившись в густых лесах в западной части острова. Терпению Хайда настал конец. Нужно было что-то предпринять. Он приказал заковать Тано в кандалы и повесить.
Охинуа подходила все ближе. Хайд смог различить ее глаза, грозно сверкавшие в темноте. Плантатор вышел из-за деревьев и поднял пистолет, направив его на африканку. Тано умер, но старая колдунья прокляла его убийцу.
– Ты умрешь, ведьма.
Вдруг откуда-то справа раздался истошный женский крик. Хайд резко обернулся, но тут кто-то встал перед ним лицом к лицу. Тано. Это был Тано, а в следующий миг прогремел выстрел. Боль взорвалась в груди плантатора, и все вокруг заволокло красной пеленой.
Джаспер Хайд рухнул на колени, и Лайон медленно опустил пистолет. С полдюжины слуг бросились за горсточкой чужаков, отступивших к лесу. Мозес схватил за воротник секретаря Хайда и крепко держал его, Гиббз бежал к усадьбе от конюшни, леди Эйтон – к Охинуа. Старая африканка склонилась над окровавленным телом Джаспера Хайда, а Миллисент, подбежав к ней, опустилась на колени. Подошел Лайон и носком ноги отшвырнул в сторону пистолет Хайда.
Плантатор тяжело дышал, глаза его были открыты, из раны в груди толчками вырывалась кровь.
– Он здесь. Он хочет забрать меня с собой!
Охинуа молчала.
– Я не могу больше терпеть, раскаленное железо жжет мне грудь. Ты слышишь этот звук? То звенят мои цепи. – По щеке Хайда скатилась слеза. – Ты прокляла меня, женщина.
– Это проклятие Тано.
– Освободи меня, – еле слышно прошептал Хайд. – Пожалуйста, позволь мне еще пожить, помоги мне.
Старая африканка поднесла руку к открытой ране плантатора.
– Слишком поздно.
– Тогда… прости меня. – Глаза Хайда закатились. – Пожалуйста, Тано… прости меня.
Слеза скатилась по щеке Охинуа и упала на грудь Хайда. Старуха подняла руку и простерла ее над головой умирающего.
– Он прощает тебя. Умри с миром.
Дыхание Хайда прервалось, глаза остекленели. Охинуа медленно закрыла ему веки и коснулась лба. Миллисент молча сидела рядом. Когда Охинуа повернулась к ней, она спросила:
– Кто такой Тано?
– Мой сын, – ответила африканка, глядя на мертвого Хайда. – Тано был моим сыном.
Эпилог
– Вы обязательно должны написать своим сыновьям.
Вдовствующая графиня внимательно посмотрела на свою собеседницу поверх очков.
– Кажется, вы говорили, что не собираетесь вмешиваться в мои дела.
– А я и не вмешиваюсь. – Охинуа поставила корзину со свежей зеленью на каменную скамью рядом с собой и повернулась к подруге. – Но хочу, чтобы вы знали: я считаю вас упрямой и своенравной.
– Это почему же?
– Вы можете положить конец всем распрям между тремя вашими мальчиками.
– Они уже не мальчики, а мужчины. Мои сыновья заварили эту кашу, так что пускай сами ее и расхлебывают.
– Вы никчемная, слепая и твердолобая старуха. И если вы не сделаете ничего, чтобы помочь своему сыну помириться с братьями…
– Вы нашлете на меня проклятие?
– Не знаю я никаких проклятий.
– Тогда покажите мне какие-нибудь другие колдовские штучки.
Темные глаза Охинуа насмешливо прищурились.
– Я не владею искусством черной магии, но даже если бы и умела колдовать, то ни за что не научила бы вас.
– Даже если бы я пообещала творить только добрые дела?
– Например?
Графиня задумчиво пожала плечами.
– Ну, я могла бы использовать свою силу, чтобы найти хороших жен для Пирса и Дейвида, как я нашла жену Лайону.
Зачем им какие-то глупые письма? Если что и вернет моих мальчиков обратно в семью, так это женитьба.
– Вы недооцениваете свою проницательность и трудолюбие сэра Ричарда. Женитьбу Лайона вы устроили сами, без всякого колдовства.
– Но ведь я старею и дни мои сочтены. К тому же я очень слаба.
– Лучше приберегите пустую болтовню для своей семьи, со мной это не пройдет. Уж я-то знаю, что вы совершенно здоровы.
– Готова биться об заклад, что вы знакомы с искусством магии. Вы просто старая злобная ведьма и нарочно скрываете от меня свои знания, чтобы сильнее мне досадить.
– А я скажу, что вам нужно меньше нюхать табак по утрам. Начните с малого. Напишите письмо Пирсу и пошлите его одновременно с письмом Лайона, а потом займитесь своим младшим сыном. Как его зовут?
– Дейвид. Ладно. Может, вы и правы. Я подумаю.
Старая графиня глубоко вдохнула свежий весенний воздух и с удовольствием обвела глазами сад, любуясь первыми пробивающимися из-под земли цветами. Неподалеку миссис Пейдж и Гиббз делали вид, что внимательно рассматривают розовый куст в дальнем конце сада, но этот маневр не обманул Беатрис Эйтон. Гиббз был все тем же неотесанным грубияном, что и всегда, но в последнее время в его облике появилось что-то мальчишеское. «Это любовь, – решила про себя графиня и весело усмехнулась. – Тут и сомневаться нечего».
Взгляд Беатрис задержался на двух молодых служанках, снимавших с веревок белье недалеко от дома.
– Есть какие-нибудь известия о Вайолет? – спросила Охинуа.
– Нет. Ее так и не нашли в Сент-Олбансе. Миллисент очень переживает.
– Хорошо, что она по крайней мере не сбежала с каменщиком.
– Это верно. Но какой ужасный конец ждал этого беднягу! Его убил какой-то пьянчуга в трактире.
– Он это заслужил, – ответила Охинуа.
Женщины снова замолчали, наблюдая за тем, как кипит жизнь вокруг усадьбы. Лайон и Миллисент прогуливались вдоль садовой дорожки. Граф Эйтон все еще опирался на трость, но с каждым днем его ноги становились все крепче. Миллисент держала на руках ребенка.
– Может быть, они принесут малышку сюда, и мы сможем тоже покачать ее на коленях, – мечтательно сказала Охинуа.
– Эта девочка – настоящая леди. Мне даже нравится имя Джозефина.
– Джозеф – это Иосиф, тот самый пророк, которого продали в рабство, верно?
– Ну да.
Охинуа удовлетворенно кивнула.
– Им придется нелегко, ведь осенью появится на свет их собственный ребенок. Шутка ли, двое детей в одном доме.
– Вот тут-то мы и пригодимся, будем им помогать.
– И надолго вы собираетесь здесь остаться? – с подозрением спросила африканка.
– Я останусь, если здесь будете вы.
Охинуа недовольно нахмурила брови, и графиня лукаво рассмеялась.
Услышав смех, Миллисент обернулась и заметила графиню в обществе негритянки. Как обычно, старухи о чем-то спорили.
– Они обе скорее умрут, чем уступят друг другу, но старые ворчуньи стали настоящими подругами, – сказал Лайон, проследив глазами за взглядом Миллисент. Он отложил трость и присел на ближайшую каменную скамью. – Могу я теперь подержать малышку?
Миллисент улыбнулась и передала ребенка мужу, присев рядом с ним. Низко над крышей носились ласточки. Леди Эйтон окинула взглядом тропинку, ведущую в Гроув, где когда-то жили рабы. Уцелевшие от огня хижины пришлось снести. Выше на берегу реки уже начали строить новые домики. Конюшня почти не пострадала от пожара, а сгоревшие денники быстро удалось отстроить.
«Как меняется жизнь», – подумала Миллисент.
На ветвях деревьев набухли почки, показались крохотные цветочные бутоны, поля зазеленели, а вдоль стены и садовых дорожек расцвели бледно-желтые нарциссы. Кругом царили веселье и радость. Мелбери-Холл снова ожил.
Миллисент оглянулась на мужа. Маленькая головка Джозефины уютно покоилась у него на груди. Лайон нежно погладил малышку по спине и посмотрел на жену. Его голубые глаза светились любовью.
– Через год в это же время я буду держать на руках двоих малышей.
– Кто бы мог себе представить такое? – с улыбкой прошептала Миллисент. – Вот ведь как бывает, когда сбываются мечты…