«Я же тебя понял, Мокруха! Еще как понял! Думал, что в руках я у тебя теперь? Веревки вздумал из меня вить?! Не на того нарвался! Я сам по себе, а ты — сам по себе!.. Так лучше будет!»
Раньше чем пойти в ремонтно-механический, Одинцов завернул к смесительной камере. Камера работала. Место сварки уже едва угадывалось под слоем фосфатной муки.
— Не подведи, старая! Премию за тебя дали, не отдавать же обратно! — сказал он шестерне. — Вертись давай!
Во время работы он нет-нет да и поглядывал на дверь. Все ждал, что явится Мокруха, объяснения потребует. Тот не пришел. Не на шутку, видно, простудился вчера.
Уже в конце смены дядя Яша сообщил Ивану, что того вызывает директор.
— Прямо дружки вы с директором стали, — усмехнулся Яков Васильевич. — Водой не разольешь!
Дядя Яша пошутил не обидно, без подначки, и Иван отшутился:
— Сергей Петрович знает, с кем дружбу водить!
— Звали, Сергей Петрович? — спросил он, войдя в кабинет.
— Звал… Справку приготовил. Почитайте, Одинцов… Лучше придумать не смог… Не писал я никогда посланий таких.
Иван бережно принял из рук Дорофеева хрусткий белый лист с отпечатанным вверху названием завода.
— Садитесь, читайте, — предложил директор и, когда Иван присел на краешек стула, отошел к окну.
Иван читал справку-письмо и все больше проникался благодарностью к этому, в сущности, совершенно чужому, но по-отцовски доброму к нему, Ивану-Цыгану, человеку.
— Зря много обо мне хорошего сочинили, — сказал он, дочитав. — Не стою я всех хороших слов.
— А вы, Одинцов, считайте так, что это вам, ну, вроде аванса. В счет будущего!.. Когда вы на завод пришли — вам аванс дали? Вы его отработали. Это тоже вперед вам.
— А вы сами-то… верите, что оправдаю я?.. Аванс этот?
— Если захотите, — будет так. Да, в общем-то, я ничего лишнего и не писал вашей матери… Как есть, так и писал.
— Бумага какая! Складывать жалко… справку-то! Как ее отсылать, посылкой разве, в ящике, чтобы не измять?..
Дорофеев весело, от души, расхохотался, протянул руку за листком.
— Складывать можно! Вот так! Адрес мне скажите. Или сами отправите письмо…
— Сам! Сегодня же! И деньги пошлю!.. Век не забуду! Можно идти, Сергей Петрович?
— Раз текст одобрен — можно идти. До свидания!
— Спасибо! — еще раз уже от двери произнес Одинцов. — Обязана она теперь поверить! Хоть наполовину! — Он постоял, держась за ручку, но не открыл дверь, а вернулся, произнес тихо: — Матери моей вы душу успокоите, точно! А мне вы своим доверием все пути назад отрезали! Вот что получилось из вашего письма. Я все над собой посмеивался, а теперь никакого смеха не получается. Одно к одному так и шло! Да чего говорить! — он взлохматил кудри ладонью. — Все и так ясно! Вы меня только работой загружайте сильнее! Чтобы дым от меня пошел!
— Работы хватит. Скоро начнем печь кипящего слоя конструировать. Там все на сварке, вся работа на вас ляжет…
Иван решил сразу же после работы поехать к Ларисе. Но не удержался и забежал на почту. Особенно старательно вывел адреса — и матери, и свои.
— Заказным, срочным, — попросил приемщицу. — Очень важный документ.
На остановке дождался городского автобуса, сел, вынул из кармана газету. Еще раз пробежал глазами за: метку о себе. Потом впервые начал знакомиться с другими статьями и заметками. Вот бригаде Иноятова из суперфосфатного присвоили звание коллектива коммунистического труда. Иноятова он знал немножко. Невидный такой, низенький и худенький, голос тихий: откуда силы берутся руководить бригадой?!
Автобус тронулся. Иван спрятал газету в карман. «Ларисе покажу… Обрадуется или нет?!
Вот только как с Ларисой быть? Рано или поздно, если думаешь о ней всерьез, придется открыться во всем. Иначе все полетит кувырком, через пень-колоду. Если есть в ней какие-то чувства — с испуга все растеряет. А не сказать — нельзя. В этом вопросе, хочешь не хочешь, одна дорога — идти в открытую. Поверит — все будет нормально, не поверит — что поделаешь? Не брать же у директора второе письмо?!
Да нет, если она человек — должна понять! Сколько таких, как я, воров, завязали, порвали с прошлым. Я, что ли, первый буду?! Вот и друг Сергея Петровича. Он, может, в стране первый из воров отказался за счет чужого добра жить…
Как вот только сказать ей? Может, письмо написать и перед тем, как домой пойдет, сунуть в руку? Можно, конечно! Только ведь потом сам покоя не найдешь до тех пор, пока не увидишься, не узнаешь, что она решила… Лучше уж сразу! Может, сегодня? Вот только как?..»