— Ну и хорошо, — он поворачивается обратно к огню, и его поношенные джинсы натягиваются на крепкой заднице, когда он берёт вторую тарелку. Я чуть не роняю свою.
Надо взять себя в руки.
— Так вот, — пищу я, затем прочищаю горло. — Мне кажется, будто ты избегаешь этой темы.
— Какой темы?
— Того, что Уилла и Райдер послали меня сюда, учитывая, что происходит с шалашом?
— Аа, — Аксель садится на пенёк рядом и гоняет еду по тарелке. — Так вот... Они не совсем знают о проблемах в шалаше.
— Они не знают?
Он хмурится и как будто колеблется, затем съедает кусок омлета и жуёт.
— Никто не знает о происходящем, кроме меня и моих друзей, которые занимаются строительством и ремонтом, и то лишь потому, что они будут выполнять работы.
— Почему?
Пёс снова плюхается у ног Акселя, кладя голову на его ботинок. Аксель поглаживает его по боку и говорит:
— Этому дому нужен значительный, дорогой ремонт. Братья и сестры занимаются маленькими задачами и устраняют проблемы, когда приходит наш черёд жить здесь, но более крупные проблемы накапливались. О каких-то я уже знал, о других не догадывался, пока не пришла моя очередь. Я единственный, кто знает об этих больших работах и их цене.
— Почему не сказать твоей семье? Ты думаешь, они не хотят внести свой вклад или высказать идеи, как решить проблему?
— Мои братья и сёстры почувствуют необходимость заплатить, или же будут чувствовать себя обязанными, если узнают, что заплатил я. Я ни того, ни другого не хочу. А у моих родителей точно будут соображения насчёт таких дорогих работ, — он накалывает омлет на вилку и подносит ко рту. — Соображения, включающие табличку «Продаётся».
Я опускаю кусочек омлета, не донеся его до рта.
— Но они же любят шалаш, разве нет?
— Да, но в то же время они практичные люди. Они периодически поднимали идею продать это место, озвучивая именно те опасения, которые разделяю я — как и с любой недвижимостью, просто «подлатать» недостаточно. Они говорили, что не хотят взваливать на детей тяжёлое финансовое бремя, и сами тоже не готовы много инвестировать, поскольку папа в скором времени планирует выйти на пенсию, и они не могут позволить себе потратить все свои сбережения, — он тыкает палкой в костёр, отчего в воздух взлетает сноп искр. — Так что с этим разбираюсь я.
Моё сердце так и кружится, когда всё встаёт на место — зачем он это делает, для кого он это делает. Для его семьи. Он за их спинами взваливает на себя это тяжёлое финансовое и ментальное бремя спасения этого дома... потому что так он любит проявлять любовь к своей семье, потому что где-то за всей этой угрюмостью живёт человек, питающий слабость к своим близким.
Я склоняю голову набок, изучая его в отсветах пламени, видя его в новом свете.
— Это твой язык любви.
Он замирает с палкой.
— Мой что?
— Твой язык любви.
Аксель хмурится. Ещё один тычок в костёр посылает искры в воздух.
— У меня нет языка любви.
— У всех есть.
— Не у меня.
Я улыбаюсь и наклоняюсь к нему.
— Ты показываешь своим близким, что ты любишь их, посредством жертвующих, щедрых действий. Вот что всё это значит.
Аксель ничего не говорит, лишь выгибает тёмную бровь и ест свою еду.
— Итак, твои друзья начали работы? — спрашиваю я.
Он притихает на минуту. Затем медленно говорит:
— Нет.
— Почему нет?
— Я всё ещё занимаюсь финансовым аспектом.
— Ты не пишешь картины? Я думала, ты сумеешь покрыть это, учитывая, как хорошо продаются твои работы.
— Не в данный момент, — говорит он, глядя в огонь. — Творческий застой.
Я ощущаю прилив симпатии к нему.
— Мне жаль. Что ты планируешь делать?
— У меня есть план, как с этим справиться. Мои друзья тоже помогают.
Я хочу выпытать больше информации, поскольку я от природы любопытная, но Аксель, похоже, не желает делиться. Так что я отпускаю этот момент.
— Я рада, что тебе хотя бы помогают друзья.
Он кивает.
— Пожалуйста, сохрани это между нами. Ты не можешь сказать Уилле. Она расскажет Райдеру, а если он узнает, то всё испорчено.
— Не скажу, — чувство вины за очередной обман давит на меня, но Аксель не виноват в том, что у меня накопилась целая череда лжи посредством умолчания моей лучшей подруге. — Обещаю.
— Спасибо, — отвечает он.
Когда мы сосредотачиваемся на еде, мои мысли начинают блуждать и обдумывать то, что он мне сказал. И есть одна часть сценария, которая до сих пор не имеет объяснения.
— Аксель, ты сказал, что это твоя очередь здесь, в шалаше? В смысле, в данный момент?
Он кивает, не переставая есть.
— Да.
Нервозность проходится по моей спине. Уилла и Райдер не знают, что происходит с этим местом, но они знали, что Аксель здесь. Так почему Уилла мне не сказала? Что она делает?
Нервозность превращается в подозрение. Я слышала о способности семьи Бергманов к сводничеству, но предположила, что я неприкасаема, ведь я не одна из них. Что, если это не так?
Они пытаются нас свести?
Зачем? Из-за Шарадного Поцелуя? Это был всего лишь позорный несчастный случай... Или нет. Если они дали мне это слово «поцелуй» нарочно.
Чёрт возьми. Вполне вероятно, что я стала жертвой сводничества Бергманов.
От смущения к моей коже приливает тепло, пока я смотрю на вечер шарад уже новым взглядом. Я, охваченная азартом, раздражённая, когда никто не угадал поцелуй. Они знали, что я сделаю, и что если они не угадают, я не помедлю и не задумаюсь: «Хмм, интересно, почему никто не угадывает "поцелуй", когда я даю им очевидные подсказки? Они же не пытаются добиться, чтобы я кого-то поцеловала, нет?»
Они знали, что по мере истечения отведённого времени я отчаюсь. Они знают, что я схвачу Акселя, единственного подходящего по возрасту и свободного сына Бергманов (к которому я чисто случайно испытываю колоссальное и чисто сексуальное влечение) и зацелую его нахрен.
Проклятье. Эти сёстры и девушки Бергманов обвели меня вокруг пальца.
И теперь я начинаю думать, что они также приложили руку к этому приключению в шалаше.
Но зачем? Они правда думают, что у нас с Акселем есть шанс? Их ждёт суровое разочарование, когда они осознают, что Аксель не воспринимает меня в таком плане. Между нами нет ничего, кроме моей похоти и его безразличия.
От этого меня снова обжигает позорным сожалением. Мне вообще не стоило целовать его.
— Аксель.
Он косится в мою сторону.
— Да.
— Спасибо тебе за гостеприимство. Ты не обязан был предлагать это мне, но предложил. Даже после того, как я сделала всё таким неловким на шарадах в прошлый раз. С поцелуем.
Аксель возится со своей тарелкой, чуть не роняет её, но подхватывает прямо перед землёй. Пёс выглядит чрезвычайно разочарованным. Аксель откашливается.
— Да всё в порядке. Это ерунда.
Ерунда. Мне надо испытывать облегчение, что он не расстроен из-за поцелуя, на который я не спрашивала разрешения, но это тоже ранит, как и безразличие, когда он смотрит на меня.
— Ну... хорошо. Это хорошо. Нам надо лишь дать твоей семье понять, что сводничество тут тщетно.
— Ты думаешь, они вмешались в игру?
— Я думаю, что они притворились и подсунули это задание в корзинку прямо перед моей очередью. Готова поспорить, это была Уилла, — я ахаю, вспомнив. — Да. Она передала мне бумажку.
— Я об этом не задумывался, — говорит он, — но теперь слова Райдера выглядят ещё более обличительными.
— Что он сказал?
К щекам Акселя снова приливает розовый румянец. Он косится в мою сторону, и его взгляд падает на мои губы.
— Что когда мы соберёмся на День Благодарения, он бросит в корзинку бумажку со словом «поцелуй взасос».
Непрошеный образ Акселя — его ладони лихорадочно спускаются по моей талии, накрывают задницу, пока его рот встречается с моим, а его борода царапает мои щёки — вспыхивает в моём мозгу. Я сжимаю тарелку так крепко, что мои руки болят.