Затем он громко пердит, отчего Руни издаёт хрюкающий смешок.
— Уже не хочешь, чтобы он оставался в доме? — спрашиваю я, оглянувшись на пса через плечо. Он пинается во сне и снова пукает.
— Ничуть, — отвечает она, мягко забирая тарелку из моих рук. Её пальцы задевают мои, и жар поднимается по моей руке, затапливая тело. — Он не виноват, что у него газы. Кажется, Скайлер скормила ему половину своего омлета.
Между нами воцаряется тишина, и пусть мне хотелось бы знать, как заполнить её ради Руни, я никогда не буду тем, кто ведёт светские беседы. Я не знаю, что сказать, и у меня нет на это энергии. И все же, пока я время от времени украдкой кошусь на неё за мытьём посуды, Руни кажется довольной, на её лице играет лёгкая улыбка, пока она делает свою часть работы.
Только когда вода уже уходит в слив, а влажное полотенце, которым она вытирала посуду, висит на её плече, Руни нарушает молчание.
— Акс, — тихо говорит она. Взяв недопитый чай, она обхватывает кружку и продолжает: — Сегодня... когда ты держал меня за руку, когда ты поцеловал меня...
— Извини, — выпаливаю я. Меня захлёстывает унижением, отчего к щекам приливает жар. — Я не... То есть, я не...
Слова испаряются на моём языке.
Я знал, что поступил неправильно. Ну, я не считаю неправильным то, что схватил её за руку, потому что чёрта с два она дотронулась бы до кишащей микробами руки Ллойда после того, как он поссал в лесах как грязнуля. Но целовать её... это был риск. Мне сложно читать людей, но всё тело Руни представляло собой портрет нервозности. Дрожащие конечности, бледная кожа, сильно закушенная губа, отчего я уже начинал волноваться, вдруг она прокусит до крови, а этого я допустить не мог, поэтому поцеловал её. Я поцеловал её, потому что надеялся, что это поможет, как и держание за руки.
И я надеялся, что мы больше никогда не будем об этом говорить, и если она возненавидела это, то не скажет об этом, подчиняясь своей вежливой натуре.
Но вот она собралась нанести удар.
Руни склоняет голову набок, изучая меня. Я поворачиваюсь, чтобы она не видела моего лица, беру свой остывший и противный чай. Но я всё равно его пью.
Прислоняясь к кухонному шкафчику, она обхватывает кружку руками, то макая пакетик в чай, то доставая.
— Я собиралась сказать тебе спасибо за это. Я знаю, это не входило в твою работу на сегодня, но это помогло.
Я ошеломлённо застываю.
— Это... помогло?
— Почему ты говоришь так удивлённо? Разве не поэтому ты это сделал?
— Поэтому, — медленно признаюсь я. — Я просто... удивлён, что это сработало.
— Ещё как сработало, — говорит она в свою кружку.
По мне проносится такое редкое и умиротворённое удовлетворение.
— Что ж... хорошо.
— Но это было весьма прямолинейно с твоей стороны.
Я резко поворачиваю голову к ней. Она улыбается. Она дразнит меня.
— Пожалуй... — я отпиваю глоток чая, затем пожимаю плечами. — Я же задолжал тебе один непрошеный поцелуй, так?
Она ахает, и этот звук эхом отдаётся на кухне. Одним плавным движением она хватает мокрое кухонное полотенце с плеча и замахивается, ударяя меня им по животу.
— Вот такой ты джентльмен, значит.
— Я никогда не говорил, что я джентльмен.
Она закатывает глаза.
— Как назвать мужчину, который всегда открывает передо мной дверцу машины и упорно спит в палатке, пока я захватила его дом?
— Мужчина, воспитанный Элин и Александром Бергманами.
Руни смеётся.
— Ладно. Хорошо. Ты не джентльмен, Аксель Бергман. Ты хладнокровный повеса.
Глубокое, незнакомое ощущение смеха застревает в моей груди и рокочет. Оживившись от издаваемых нами звуков, пёс просыпается, затем перекатывается на спину, свесив язык. Руни вытягивает одну длинную ногу и мягко гладит его живот стопой в носке.
— На самом деле, ты задолжал мне извинение, — говорит она.
Я не доношу кружку до рта, не будучи уверенным, дразнится она или нет.
— За что?
Она крадёт глоток своего чая и улыбается про себя.
— За то, что сделал этот поцелуй таким хорошим.
— Я очень сожалею.
— Ты и должен, — чопорно говорит она. — В следующий раз, если поцелуй будет необходим по какой-либо причине, пожалуйста, сделай его абсолютно ужасным.
Я перевожу на неё и замечаю лёгкую, скрытную улыбку, играющую на её губах. Прислоняясь к шкафчику так, что нас разделяет раковина, я поднимаю кружку в жесте тоста.
— Сделаю всё возможное.
Глава 9. Руни
Плейлист: Wilco — You and I
Держа руки в карманах и нервно подёргивая коленями, я жду возле дома Акселя, глядя на небо, где птица кружит размеренными большими кругами.
Ломается веточка, и я резко разворачиваюсь на звук.
Аксель стоит на поляне, выглядя так идеально в своей стихии, что у меня перехватывает дыхание. Высокий, с прямой спиной, взъерошенными ветром волосами цвета растопленного шоколада. Он снова в поношенных джинсах и грязных ботинках, а мягкая выцветшая фланелевая рубашка в клетку расстёгнута на несколько пуговиц. Извечное угрюмое выражение ещё заметнее, поскольку у него проступает щетина и...
Ох, бл*дь.
— Ты носишь очки? — хрипло спрашиваю я.
Его руки поднимаются к оправе так, будто он не уверен, есть ли на нём очки.
— Эм. Да.
— Я никогда прежде не видела тебя в них.
— Линзы сегодня раздражают мои глаза, — отвечает он.
Очки в тонкой оправе, с пятнистым рисунком цвета кофе со сливками, и это подчёркивает насыщенный шоколадный цвет его волос и ресниц, а также едва заметные карамельные пятнышки в его зелёных глазах. Он выглядит абсолютно роскошно.
Едва подавив позорный стон нужды, я покрепче натягиваю шапку на голову, когда в реальности мне хочется натянуть шапку на всё лицо и скрыть румянец на щеках. Мой абсолютно платонический (в смысле полностью недосягаемый) муж только что перешёл из разряда «опасно горячий» в разряд «очкастый секс на ножках».
Жестокая, жестокая вселенная.
Закрыв глаза, я делаю глубокий успокаивающий вдох, а открывая их и чувствуя себя чуть менее взбудораженной, я вижу, что Аксель смотрит на мою руку. Я прослеживаю за его взглядом. А затем снова краснею.
Я всё ещё ношу своё кольцо. Мой взгляд бросается к его руке, и мой живот делает странный кульбит.
Он тоже по-прежнему носит его кольцо.
И ладонь с ним широко распластана, будто он только что разжал кулак и напряг руку. Он смотрит вниз и сжимает её обратно в кулак, глядя на своё кольцо.
— Я, ээ... — он прочищает горло. — Я только что осознал, что тоже не снял своё. Оно на удивление... комфортное.
Я тихо смеюсь, покосившись на гладкий ободок из белого золота.
— Аналогично. Ну то есть... мы могли бы просто носить их, для перестраховки... то есть, для аутентичности. Особенно учитывая, что приедет команда... не то чтобы я намекаю, что строители — жуткие типы, большинство из них — нормальные люди, но всегда есть плохие, и я бы не возражала носить универсальный символ «я не свободна», чтобы ко мне не подкатывали. Не то чтобы я говорю, что ко мне постоянно подкатывают, или что они будут подкатывать ко мне... — я хватаю ртом воздух, выдав этот словесный кошмар и заставляя себя остановиться.
Что за катастрофа. Я уже годами не выдавала такой словесный понос из-за нервозности.
Аксель проводит костяшками пальцев по своим губам, и наблюдая, как при этом его обручальное кольцо сверкает на левой руке, я испытываю странное ощущение в животе. В хорошем смысле странное.
— Меня это устраивает, — говорит он наконец.
— Супер! — отвечаю я ему. — Хорошо. Окей.
— Готова?
— Ага. Непременно. Родилась готовой.
Он поворачивается и начинает идти, поправляя большой рюкзак за спиной.
— Что у тебя за припасы такие? — спрашиваю я, начиная шагать шире, чтобы нагнать его.
— Это сюрприз, — отвечает он.
Я поправляю гораздо меньший рюкзак за своими плечами и с любопытством кошусь на него.