После Лондона Клодия все еще пребывала в смятении. Обида, раздражение, досада терзали ее душу. А потому она извинилась и пораньше ушла спать, оставив домочадцев досматривать передачу, содержание которой Клодии не удалось бы пересказать даже под угрозой смертной казни, хотя глаза ее не отрывались от экрана.
Едва Клодия легла в постель, как дверь комнаты отворилась и вошел Брент.
— Я пришел узнать, как ты. Весь вечер ты была очень бледна.
— Со мной все в порядке. — Клодия натянула одеяло до подбородка. — Подумать только, какая заботливость! Впрочем, ты зря стараешься — зрителей здесь нет.
Брент пожал плечами.
— Если ты предпочитаешь вести себя подобным образом — пожалуйста, — сказал он и повернулся, собираясь уйти.
На Клодию, как тяжелый обломок скалы, навалились угрызения совести. Брент проявил к ней сочувствие, когда она в этом нуждалась. Может быть, она и сейчас не справедлива к нему и он действительно за нее беспокоится?
— Брент, — окликнула его Клодия, — можно тебя спросить?
Он обернулся.
— Конечно, я ведь твой должник.
— Я насчет Рози...
Клодия понимала, что вновь рискует навлечь его гнев на свою бедную голову, но все же ей необходимо знать. Бессчетное число раз она пыталась разгадать загадку, которая не выходила у нее из головы, особенно с тех пор как Брент сказал, что у него есть право только на его дочь.
— Для меня это очень важно. Понимаешь, я — мать, я родила Рози, всю свою жизнь она была рядом со мной. Но для тебя девочка существует всего несколько недель. И тем не менее, чтобы постоянно иметь ее в своей жизни, ты взял на себя мои долги, женился на мне, хотя и презираешь меня.
— Тебя это удивляет?
Ей показалось, что в голосе Брента прозвучало облегчение, выражение его лица смягчилось, исчезло то, что Клодия назвала про себя маской мнимой озабоченности.
— Честно сказать, да, — кивнула она. — Конечно, я не думала, что ты повернешься спиной к собственной дочери. И я бы не удивилась, если бы ты время от времени хотел ее видеть, но мне не понятно, как ты мог взвалить на себя...
— Гору долгов и женщину, которую презираю, — с легкой улыбкой шутливо закончил он.
Полутемная комната освещалась только светом неяркого ночника. Брент подошел к кровати и присел в ногах у Клодии. Та чуть подвинулась, чтобы он устроился поудобнее.
— Знаешь, я и в самом деле презирал тебя. Когда узнал, что ты скрыла от меня рождение ребенка, я подумал, что ты настоящая дрянь. Но потом ты рассказала мне, как все произошло, и я понял, почему ты вела себя именно так. Я ничего не забыл и не простил, но не осуждаю тебя.
Может быть, это означает, что Брент больше не презирает меня? — подумала Клодия и хотела спросить его об этом, но не решилась. В бледном свете ночника его резкие черты лица как будто смягчились, потеряли жесткость. Как же ей хотелось, ох как хотелось поцеловать Брента!
Клодия крепко сжала губы, словно это могло остановить поток неподходящих мыслей.
— Постараюсь объяснить, — сказал Брент, — почему я именно так отношусь к Рози. Может быть, ты поймешь меня и перестанешь считать самонадеянным тираном. Как ты думаешь, это возможно?
— Попытайся!
Клодия и сама почувствовала, что ее ответ прозвучал излишне вызывающе. Но не могла же она сказать: я люблю тебя! И все же ей стало легче, не будет она больше бороться с собой и со своим чувством. Она любила его, любит и будет любить всегда и со временем, возможно, научится обращаться с этой любовью, не отрекаясь от нее.
— Мы с тобой вышли из неполных семей, — начал Брент, не глядя на нее, — но на этом наше сходство и заканчивается. Ты потеряла мать в десять лет, и это ужасно, Кло.
Употребление ласкательного имени, когда никого не было рядом, заставило затрепетать ее сердце, но Клодия спрятала радость: какой бы дурой она выглядела в глазах Брента, если бы он догадался, что она все еще его любит!
— Но у тебя остались воспоминания о счастливой семейной жизни, — говорил Брент, вглядываясь в какую-то точку за окном, видимую только ему одному. — Кроме того у тебя есть отец, который беззаветно тебя любит, и, конечно, Эми. Мой отец покинул нас, когда мне было всего пять лет. Он просто сбежал. А я не мог понять, почему так круто изменилась моя жизнь. Мать день и ночь плакала и отталкивала меня всякий раз, когда я приближался к ней. Мне казалось, это я виноват, что отец больше не с нами. Я ужасно скучал без него и все время спрашивал, когда он вернется, но мои расспросы только ожесточали мать. Она так и умерла, не смирившись с исчезновением мужа и отвергая мою ненужную ей любовь. — В голосе Брента звучала откровенная горечь.