— Не истери, — мягко проговорила она. — Мы отлично себя чувствуем.
— Да? — искренне удивился Слава. — Тогда, может, поведаешь мне, что за мифические боли мучили тебя последние тридцать шесть часов?
Мозг отказывался подкидывать правдоподобные отмазки. Ксюша никогда бы не стала признаваться в том, что чуть менее двух суток спекулировала беременностью и вымышленными недугами, только бы никуда не ехать — не к родителям, не в ЗАГС.
— Ты что считал?!
— Я с ума сходил! — повысил голос Каминский, и резко вывернув руль вправо, остановился на обочине.
— Отвали, — рявкнула Ксения, не найдя ничего лучше, как свернуть тему. — Я спать хочу.
— Вот и поспи! Я хоть спокойно до дома твоих родителей доеду.
Ксана могла сказать еще многое и раздуть такой скандал, что апокалипсис покажется мелочью, вот только подкатывающая к горлу тошнота не позволила ей больше раскрыть рта. Обидевшись на то, что все против нее, Ксюша поудобнее устроилась на сидении и откинула голову на кожаный подголовник. Как только она закрыла глаза, машина плавно тронулась с места, снова вливаясь в поток автомобилей на загородном шоссе. Предатель желудок успокоился через несколько минут, что позволило Ксане и в самом деле спокойно задремать.
Ей ничего не снилось. На задворках сознания она слышала: как тихо работает радио, как противный голос ведущей объявляет о начале какого-то конкурса, как Каминский недовольно высказывается в адрес лихача подрезавшего их машину. Все это она слышала, но вряд ли вспомнит проснувшись, поэтому даже не старалась отложить в памяти заковыристые ругательства, что так пришлись ей по душе.
— Ксень… — позвал Слава и провел рукой по бархатистому лицу. Грубая кожа пальцев и нежность прикосновения — вызвали у Ксении стадо мурашек по всему телу. Низ живота налился приятной, томящей тяжестью. Появилось желание послать всех лесом, уехать домой, связать Каминского и насиловать его, насиловать, насиловать… Уже собираясь озвучить первую часть плана вслух, Ксана открыла глаза и облизала вмиг пересохшие губы.
— Вылезай, — серьезно сказал Слава и выбрался на улицу.
— Черт! Черт! Черт! — Ксюша была в бешенстве. Уже дважды Каминский оставлял ее в возбужденном и неудовлетворенном состоянии. Фашист! Он даже спать с ней в одной постели отказывается. А если все-таки и приходит посреди ночи, то прижимает спиной к своей груди и не позволяет развернуться. Деспот! Да с чего он взял, что она еще не готова? Готова! Готова, мать его!
Стоя на улице и хмуро поглядывая на довольного жизнью Вячеслава, Ксана размяла затекшие мышцы и направилась не к главному входу, а к окнам гостиной.
— Могу я узнать, куда ты пошла?
— Сейчас посмотрю, что меня ждет, а потом пойду на плаху. — Остановившись у панорамного окна, Ксюша как заправский шпион заглянула в комнату через стекло и тихо присвистнула. — Ого! Вот это ж*па.
— Что там? — Видимо Каминский сам втянулся в игры Ксаны: пригнувшись, он, чуть оттеснил Ксению и сам заглянул внутрь. — И что тебя так удивило?
Недовольно цокнув языком, она указала на мать стоящую у стола с маленькой фарфоровой чашечкой в руках.
— Она — прокурор, готова повесить на меня деяние всех смертных грехов, вот только нужных доказательств не имеет, а голословно обвинять — себе дороже. Папа — это подкупленный мною суд присяжных. Если даже я сейчас вытворю чего-то, он скажет, что ничего не видел. Сашка… Сашка — это, сука, неподкупный, жестокий и, по его мнению, справедливый мировой судья! Он выслушает всех, но решение примет, основываясь на своих доказательствах, а они против меня. Ну, а Лешка — это народ. Чует, что происходит что-то важное, но не знает что. Поэтому сидит с умным лицом и старается не высовываться, чтобы не выгнали.
«Мировой судья» видимо почувствовал взгляд, который прожигал его висок и медленно повернул голову в сторону «приговоренной к пожизненному заключению» и ее «адвокату».
— Нас поймали, — грустно вздохнула Ксана. — Пойду с повинной, может срок скостят.
— Ты больная, — со смехом, но, тем не менее, восхищенно выдал Каминский, выбираясь из кустов на дорожку, которая вела к входу. — Прямо целое судебное заседание увидела в лице своей семьи.
— Ты сейчас тоже увидишь, когда встретишься с ними лицом к лицу, — усмехнулась Ксана и, прикрывая тылы, прошла в дом.
Гробовая тишина со стороны родственников стала ей приветствием. Их лица выражали разные эмоции: Саша обещал скорую расправу; мать — кажется, упрекала; папа — как и полагалось, приготовился принять в свои отеческие объятия; и только Алексей всем своим видом выражал обиду.