Только сейчас я заметил, что запорошенные песком глыбы, разбросанные по насыпи то тут, то там - это на самом деле искореженные остовы автомобилей, пустые бочки и просто листы металла, врытые в склон и подпертые прутами арматуры. И разбросаны они не просто так, а с умыслом - места весь этот лом оставлял ровно столько, чтобы двоим пройти, не толкаясь плечами. На автомобиле - даже таком маленьком и юрком, как взорванный на мосту багги Такэды - не проедешь: обязательно на что-нибудь напорешься. Умно.
Из-за бруствера, выложенного мешками с песком на крыше одного из вагонов, поднялась фигура в грязно-серых одеждах. Посмотрела из-под сложенной козырьком ладони, и принялась деловито поворачивать в нашу сторону тяжелый станковый пулемет. Я ухватил за рукав Кэрол и дернулся было назад, но Такэда успокаивающе махнул рукой и полез вверх по склону, распевая во всю глотку «Иисус покинул Чикаго». Нам не оставалось ничего иного, кроме как последовать за ним. Часовой, высунув от усердия язык, провожал нас забранным в дырчатый кожух стволом пулемета.
Когда до гребня оставалось всего несколько шагов, дверь вагона с грохотом распахнулась, и на ступеньках короткой решетчатой лесенки возник человек - высокий, нескладный, с обветренным лицом и огненно-рыжей шевелюрой. Он был одет в заношенный темно-синий комбинезон, перепоясанный ремнем, на котором болталось множество самых разных предметов - разнокалиберных отверток, гаечных ключей, напильников, ножниц.
Скрестив на груди руки, человек встретил отдувающегося Такэду тяжелым недобрым взглядом.
- Папагалло! - радостно вскричал тот и сунул человеку ладонь. Тот с видимым неудовольствием ее пожал. Потом взглянул на меня, выгнул рыжую бровь и спросил:
- Это что еще с тобой за доморощенный Док Холидей?
- Это? - Такэда обернулся и ткнул в меня пальцем. - Это Ковбой. Удивительный парень, скажу я тебе. Стрелок от Бога. Он только что уложил рубера двумя пулями! Засадил по одной в каждый глаз - от бедра, почти не целясь! Говорю тебе, друг мой - это новая легенда пустоши.
Папагалло усмехнулся и, посторонившись, взмахом широкой заскорузлой ладони пригласил нас войти.
Первый вагон представлял собой что-то вроде склада - внутренние перегородки были убраны, и почти все пространство от пола до потолка занимали громоздящиеся друг на друга ящики. По скрипучему деревянному настилу мы прошли дальше к хвосту состава. Второй вагон оказался отдан то ли под караульную, то ли под казарму - если это, конечно, можно было так назвать. У окошек, забранных частыми железными решетками, помещались позиции стрелков, на длинном столе, протянувшемся от стены до стены, лежали винтовки, пистолеты, снаряженные магазины и просто патроны россыпью, стояли жестянки с оружейной смазкой. Звонко шлепали засаленные игральные карты. Звенели бутылки, в которых плескалась мутная жидкость. Остро пахло алкоголем, пылью и разогретым металлом. Появление Папагалло гарнизон Либерти - десятка два худощавых мужчин, одетых в мешковатые брезентовые брюки и джинсовые безрукавки - встретил одобрительным гулом. Я и Такэда удостоились лишь пары подозрительных взглядов, а вот Клэр - напуганная, чумазая - в одну секунду оказалась в центре внимания. Ей улыбались, про нее говорили «Эй, ты только глянь!», на нее смотрели во все глаза. Какой-то бородач, поспешно вытерев грязные руки о куртку, протянул ей блестящую винтовочную гильзу. Клэр спрятала руки за спину и мрачно посмотрела на него исподлобья. Казарму сотряс взрыв хохота.
Третий вагон начинался с кухни - утопающей в густом белесом пару, клокочущей и шипящей. Сразу за кухней начиналась столовая - несколько длинных выскобленных столов, лавки, чисто выметенный пол, расчерченный на квадраты косыми солнечными лучами. Здесь Папагалло остановился. Он тяжело опустился на лавку и кивком головы пригласил нас сесть напротив.
Мы приняли приглашение.
- Что там дальше? - спросил я, указав на проход к следующему вагону.
- Там? - Папагалло поднял глаза к потолку, вспоминая. - Оранжерея, склад провианта, арсенал... много всего. По другую сторону - общежития, лазарет, родильный дом.
Он быстро посмотрел на меня и усмехнулся.
- Тебя смущает моя откровенность? Зря. Нам некого бояться. Все жители Либерти - и в первую очередь я, как его основатель - все мы исповедуем принцип невмешательства. Мы не участвуем в дележке ресурсов, не воюем за территории. Берем всегда понемногу. Единственное, что мы делаем - отстреливаем зараженных, ну так это никому не во вред. Всякого, кто придет к нам и попросит, мы примем. Залечим раны, накормим, соберем в путь. Мы оказываем помощь - и по законам пустоши нам за нее платят. Добром за добро.