От последних бабушкиных слов Иринка так и села на стул. Похлопала ресницами. Сама ведь себе казалась очень серьезной. Засопела от обиды. А бабушка внезапно засмеялась:
— Ох и чудная ты у меня, Иринка. Чудная и хорошая. Да скачи ты себе на здоровье, не в этом дело.
Еще больше разобидевшись, Иринка ответила сердито:
— Я чудная, а ты, бабушка, допотопная. Джиоконда, Венера Милосская, — распаляясь, Иринка даже не заметила, что передразнила ее. — А у нас теперь другие Джиоконды, и другие Венеры Милосские. Ходят в брюках, строят вот такие дома, — Иринка подняла к потолку руки, — и даже папиросы курят.
— Ну, последнее, я думаю, ни к чему.
— Что последнее? — не поняла Иринка.
— Да папиросы эти.
— А-а, — мгновенно остывая, протянула Иринка. И ойкнула.
— Чтой-то ты?
— Опоздаю я, бабушка. Дай мне нитку с иголкой.
— Куда это опоздаешь?
— Куда-куда, — Иринка торопливо вдевала в иголку нитку. — Не люблю этого слова перед дорогой.
— Вдобавок к козе ты еще и суеверная, — усмехнулась бабушка.
— И ничего я не суеверная. Просто так говорят.
— Сначала говорят, потом делают, — медленно, вспоминай о чем-то, отозвалась бабушка. — Кстати, Ириночка, не видела ты где паренька такого высокого, русого. Женей звать?
— Высоких и русых мальчишек в городе много-много, бабушка. И даже все друг на друга очень положи.
— А ты не шути, егоза. Дело-то очень серьезное.
Но Иринка не стала слушать о серьезном деле. Выскочив на крыльцо, занялась пуговицей. Кончила вовремя. Катька не стала бы ждать. На ходу, рассказывая Иринке о поломанном моторе, найденном Хасаном, Катька потащила Иринку к калитке. На углу возле поворота к площади стояли Сережа. Хасан, мальчишки и девчонки, с которыми познакомила Иринку Катька, поднимая пыль, притопывал от нетерпения ногами белобрысый Шурик-Би-Би-Си, прозванный так за постоянное, неисправимое вранье.
Увидев Иринку, Шурик-Би-Би-Си закричал во все горло:
— Копаетесь там! Хасан за березовой рощей трактор нашел. Туда сейчас половина школы побежала, весь металлолом из-за вас растащат!
Кто-то стукнул его по затылку. Шурик-Би-Би-Си, не обращая внимания на щелчок, продолжал свое:
— Килограмм сорок железа сразу будет, во!
— Это в тракторе, что ли? — насмешливо смерила его взглядом Иринка.
— Зачем в тракторе? — невозмутимо пожал плечами Шурик. — В моторе.
— Так бы и говорил.
— А я и говорил так. Пристает еще…, — засунув руки в карманы коротеньких брюк. Шурик-Би-Би-Си с независимым видом отвернулся от Иринки. Громко, так, что все услышали, зашепталась с Хасаном Катька, покивал Иринке головой Сережа. Иринка ответила ему торопливо: «Здравствуй, Сережа», засмеялась и, подпрыгивая, заспешила к автобусу, что шел к березовой роще.
Глава V. Черные тени
К старой заброшенной часовенке на пустыре за городом они пошли впятером. Иринка, Катька, Сережа, Хасан и Шурик-Би-Би-Си.
То, что Шурик рассказал о часовенке, было интересным, — хотя ему никто не верил. Обидчиво подергивая плечом, надув губы. Шурик торопливо говорил:
— Что я вру, что ли? Вот провалиться мне на этом месте, сам все видел… Вчера мамка послала меня Маруську искать. Все обшарил, даже к часовне на пустырь сходил. — Вытерев нос рукавом рубашки, Шурик добавил: — А она в огороде под малиной сидела… Сколько я страхов зря набрался.
Часовенка эта когда-то принадлежала монастырю. Время разрушило толстые монастырские стены, в узких и тесных, похожих на каменные мешки кельях разгуливал ветер, зимой насыпало сюда снегу до подоконников, летом в темных углах скреблись о старые замшелые камни летучие мыши. Вокруг монастыри голо, безлюдно. Только возле самой часовенки росла сосна со сбитой грозой верхушкой. Скрученные ее ветви напоминали высохшие руки злого немощного старика.
Недоброй славой пользовалось в городе это место. Говорили, что еще в давние времена убили здесь золотопромышленника. Ехал чернобородый мужик откуда-то с севера, вез в тугом кожаном мешочке золотой песок. Заночевал в монастыре: снятое место обеспечивало ему безопасность. Широко распахнулись перед богатеем монастырские ворота, да и не открылись больше. Труп его с ловко перерезанным горлом через недельку нашли в низовьях рыбаки. Приехавший из города следователь с мутными, как у сонной рыбы, глазами многозначительно изрек: