Понимаю, понимаю, шутишь. "Лишенных юмора - в дома для юморолишенных", как говорилось на вашем последнем сборе. Но в каждой шутке... Здесь же нет и доли правды. Дети пошли такие же, как вы несколько лет назад. Разве чуть-чуть, самую малость лучше. Кто же превратит это "малость лучше" в "гораздо лучше"?
- Да вы шутник, Евгений Евгеньевич!
- А ты нахал. Каким тоном с учителем разговариваешь! - Мы посмеялись. - Я же вижу, как ты переменился за полгода. Разве не ты писал: "Вечный огонь - тот, что в нас горит". Я вижу в тебе педагогическую искорку. И дую на нее. Погаснет - значит, я ошибся. Разгорится - мне же теплее будет. Полюби эту идею - посвятить жизнь детям.
- А зачем вы Левской двойку в журнал поставили?
Он так и остановился посреди улицы.
- И ты, брат, стал инспектором!
Наверное, он был так ошеломлен моим нахальным вопросом, что слово "брат" у него как-то исказилось, вроде "брут". Почему он назвал меня братом?
Тетрадь кончается. Жалко страницу пропускать.
Да что поделаешь - традиция.
Ничегошеньки не пойму! Мысли пляшут "Камаринскую". Два часа ночи, а у меня сна ни в одном глазу.
Что это было?
- У нас свидание? - спросил я Анюту, когда мы прощались у ее дома.
- Не знаю...
Есть вопросы, на которые даже круглые отличницы не могут ответить.
Сейчас глухая ночь. Она спит. Что ей снится? Анюта, ты меня слышишь?
Не спится.
Разве так бывает?
Почему все перевернулось? Почему за весь минувший день я ни разу не подумал о Любочке? Нет, подумал. Подумал, что Андрей прав: я ее выдумал.
Она прекрасный человек, славная вожатая, чудесная девушка, но... Во мне что-то перегорело после того незажженного костра.
А это с чего началось? С записки, которую я послал на биологии Макешкиной. "Ира, давай поменяемся дежурствами". Макешкина - самый лучший человек на Земле! Она сразу согласилась и ни о чем не спрашивала.
В этой четверти Ангелина Ивановна опять нас пересадила, и Макешкина оказалась за одной партой с Левской.
Вот так и получилось, что после уроков мы с Анютой остались в классе одни. Не успел прозвенеть звонок, как все разбежались по белу свету - подальше от школы.
Весна! И денек выдался такой, словно в апрель заглянуло лето.
- Моя помощь не нужна? - небрежно спросил я, делая вид, что задержался случайно - дипломатка не застегивается. Я просил мира.
Она подошла ко мне с веником. У нее были такие сухие глаза, как будто она только что выплакала все слезы. Я никогда раньше не видел ее лица.
Такого лица.
Я понял, что имела в виду мама, когда сказала: "Красивая девочка".
- Ты спрашивал, как я к тебе отношусь, - еле слышно проговорила красивая девочка с веником. - Я тебе повторю: дурак ты. Самый настоящий, если не понимаешь, что...
- Понимаю, - перебил я. - Теперь понимаю.
Я хочу открыть тебе одну тайну. Приходи в шесть к роще. Знаешь арку у входа? Я тебя познакомлю с одним человеком.
Я отнял у нее веник и вытолкал из класса. Она чтото толковала насчет обязанностей дежурной, а я ей объяснял, что долг отличницы - все свободное время отдавать урокам. Раз я отнимаю у нее час вечером, то имею право подарить пятнадцать минут днем. Еле вытолкал. И тут же стал выгребать из парт скомканные черновики и записки.
На пороге возникла Антропкина с моими.
- Эдик! Наконец-то! У нас репетиция к смотру, помоги.
- Сначала вы мне.
Уборку и репетицию мы провели в жутком темпе, и я понесся домой. В этот день ни одни часы не показывали полшестого. Не полагаясь на свои, я сверялся по будильнику, спрашивал у соседей, звонил маме на работу. Сделал все уроки, выучил наизусть отрывок из Чехова к уроку-концерту, поиграл с Шейком, сбегал за хлебом - было всего пять. Я вышел из дому. До арки семь минут ходьбы.
Я все время думал об Анюте. То вспоминал ее на Уроке Снега, то в буфете, когда я толкнул ее в очереди за пирожками, то в образе процентщицы Алены Ивановны. Она совсем не похожа на отличницу: не сутулая, с негромким голосом.
И вдруг я понял, что жду напрасно, хотя было уже без пяти шесть. Она не придет. Мало ли что я пригласил.
Она-то ничего не ответила! Дурак и есть. Настоящий.
Наверное, на моей роже было все это нарисовано, когда ровно в шесть она появилась совсем с другой стороны - из глубины рощи. Я не сразу узнал Анюту. Кудряшки за зиму отросли, и теперь лицо было оплетено волосами, как беседка виноградом в разгар лета.
- Я уже час гуляю тут. Какой денек! - На миг она покраснела, словно в лицо ей плеснули томатным соком. - Я там такую полянку нашла, идем, покажу...
Мы взялись за руки, и она привела меня на...
Пушкинскую Полянку. Тайна открылась сама собой.
Пробивая прошлогоднюю листву, каждая травинка тянулась вверх, дрожа от нетерпения, как наши руки на литературе.
- Знаешь, почему я думаю, что здесь живет Пушкин? Если помолчать, то тебе обязательно вспомнятся какие-то строки, которые ты раньше не произносила.
Попробуем?
Я даже глаза закрыл. И, услышав, не сразу понял, что это голос Анюты.
- Знаешь, почему я сочинение не сдала? Оно у меня не получилось. У меня вообще все из рук валится с тех пор, как мы поссорились...
Я привык к ее тихому голосу, даже шепоту. А тут она вдруг так закричала, вернее, заорала, что и Томка бы позавидовала.
- Лягушка!
Анюта кинулась ко мне, прижалась, обняла. Нет, это я ее обнял.
Наверное, я ее поцеловал. А может, и не поцеловал. А может, и поцеловал.
Не знаю. У меня голова кружилась.
Возможно, я отключился в ту секунду. Во всяком случае, память мне отшибло - про ту секунду ничего не могу вспомнить, как ни пытаюсь. Но вот следующая!
Я схватил Анюту в охапку и прижал к себе так, как будто не лягушка, а свирепый зеленый дракон угрожал ей. В этот миг она опять, как когда-то, была похожа на мышку-норушку.
Я поцеловал ее в губы. Думал, она мне хоть по морде съездит. Ничего.
Ничего подобного! Щеки у нее были мокрыми, но она не отстранялась. Я дотронулся губами до ее уха и прошептал:
- Не выношу женских слез...
- Я не такая, ты не думай... - шептала она, обнимая меня.
И не стыдно было ни капельки!
- Она уже? - робко спросила Анюта.
- Уже, - вздохнул я, даже не глянув на лягушку. - Но там еще одна...
Как важно соврать в нужную минуту! Она так прильнула ко мне, что я задохнулся.
- С тобой все-все ясно, - прошептала она, не отрываясь от моего лица. - Давай больше не ссориться. С тобой все так ясно...
Не знаю, что ей там просветлело. Наверное, я казался ей сказочным великаном - защитником от пресмыкающихся.
Я и был великаном. Вот когда произошло чудо, вот когда я совершил такое открытие, что сам едва удержался от вопля.
Провожал Анюту до самого дома, мы о чем-то говорили, но я все время помнил, что произошло, когда мы стояли обнявшись, глаза в глаза. Я смотрел на нее сверху вн.из, как будто под туфлями у меня выросла модная подошва-платформа!
Я бежал домой в сумерках. Низкая луна на восходе, огромная, желтая, была косо перечеркнута перистым облачком и похожа на дорожный знак "Конец ограничений".
Дома сразу кинулся к отметине на двери. Как рельсом по черепу! 45 мм чистого прироста! Не стыдно и в сантиметрах - 4,5. Тоже звучит. Я перерос этот проклятый шейк, я дорос до танго!