- Наш тата, тетя Поля, остался в партизанах...
На дальнейшие разговоры у него также не хватило сил.
Полина Федоровна, чтоб не помешать отдыху истомленных гостей, отправила Надейку и Анечку гулять во двор, а сама, схватив кошелку, пошла в магазин.
Как хорошо, что они с Антоном Софроновичем перебрались из Минска в Москву!.. "Мечик сказал, что батька остался в партизанах. Но что они могут сделать с этими армиями, натиск которых сдержать даже наша Красная Армия не может", - рассуждала Полина.
Вера и ее дети спали как убитые до самого вечера. Полина Федоровна сочувствовала Вере и понимала ее. Она входила в комнату на цыпочках, прислушиваясь к глубокому дыханию подруги и ее детей. Вера выглядела такой маленькой, что казалось, под одеялом лежит не взрослая женщина, мать двоих детей, а какой-то подросток.
Когда-то Антон Софронович шутил над Караваем при Вере:
"Ну, брат Василь, и выбрал же ты себе жену, что на одной своей ладони ее подымешь! Моя графиня хоть вровень со мной и солидная. А это ж дитятко несчастное!.. Заморыш!.."
Не торопясь поглаживал свои пышные усы Василь Каравай и добродушно отвечал:
"Дело, друже, было несколько иначе. Не я, а она меня выбрала. Поглядела, что мой характер - кремень, ну и отважилась пойти за такого головореза. Правда, Верочка?"
"Оба вы мастера болтать, - отзывалась Вера. - Говорить есть что, да слушать нечего. Я его выбирала! Сам всегда напрашивался на свидания, бегал ко мне во всякую погоду".
"Отважный был хлопец", - примирительно гудел Каравай.
Однако Корницкие знали, что этот отважный хлопец был в подчинении у своей Веры. Гроза пилсудских жандармов, первый силач среди партизан, Каравай покорно выслушивал и исполнял различные приказания своей маленькой жены, ходил перед ней, как говорится, по струнке. Она же определила и его дальнейшую судьбу. Обком хотел направить его работать в органы милиции. Об этом ему сказал Корницкий. Вера, однако, решительно восстала против такого предложения.
"Только попробуй дать согласие, тогда и домой не приходи! предупредила она мужа. - Навоевался уже! Хватит!"
"Ты понимаешь, Верочка... - попробовал было что-то доказывать Каравай, которому не хотелось разлучаться с Корницким. - Я в этих делах старый воробей..."
Верочка устремляла на этого старого воробья долгий взгляд своих зеленоватых глаз - и тот сразу стихал и смирялся.
"Так я же не говорю, что пойду туда работать. Хватит для меня дела и на гражданке. Например, бухгалтером. Я когда-то немного учился этому делу... Ну, успокойся".
Его направили на работу в областной исполком в Полесье. Разъехавшись в разные стороны, Корницкий и Каравай все время переписывались. И вот эта проклятая война... И неизвестно, где теперь Василь Каравай, жив ли он...
Вера проснулась, когда стемнело. Вскочив с раскладушки, тревожно оглянулась; увидев на кровати взлохмаченные головы своих детей, слабо улыбнулась Полине Федоровне, которая потихоньку расставляла на столе тарелки.
- Видела бы ты, Поля, что творится на железной дороге, на шоссе, на большаках и на лесных стежках! - каким-то перетруженным голосом заговорила Вера. - Все забито людьми. Сказывают, что в старину так не убегали от чумы, как теперь от фашистов!..
- А ты их видала? - не удержалась Полина Федоровна.
- Они два раза нас задерживали и возвращали. На наших глазах расстреливали. Выхватили из толпы двух старых, молодую еще женщину и ее троих детей. Скомандовали им идти в Москву... Мечик и Коля тоже видели, как всех их скосила очередь из автомата... Это было около Бобруйска...
Вера с детьми пробыла у Корницких дня три и выехала в Свердловск, где жила ее сестра.
А с фронта тем временем приходили всё более грозные вести. В начале августа гитлеровские полчища были уже возле Смоленска. Вскоре начались налеты вражеских самолетов и на Москву. У Полины Федоровны все оборвалось в груди, когда она впервые услышала прерывисто-тревожный вой сирены. Не помня себя, она схватила детей и, не закрыв даже комнаты, помчалась в ближайшую станцию метро. Там они просидели до отбоя. Анечка все время тряслась как осиновый лист, Надейка держалась спокойно.
Полина Федоровна, оглядевшись, увидала, что в метро они примчались, как были, в то время как другие прибежали с узелками и кошелками.
Тревога в этот раз была непродолжительной. Гитлеровцы не смогли прорваться в Москву. Полина Федоровна слышала только приглушенные взрывы. Это, как впоследствии она узнала, били наши зенитки.
А потом были такие налеты, когда Полине Федоровне казалось, что настали последние минуты ее жизни. От пожаров небо становилось багровым. Все грохотало и тряслось вокруг, железные осколки зенитных снарядов барабанили по крышам, стрекотали на каменной мостовой... Затем десятки и сотни тысяч жителей столицы начали копать окопы, противотанковые рвы, возводить надолбы, чтобы перегородить врагу дорогу к столице. На окраинных улицах спешно строились баррикады. И Полина Федоровна уже жалела, что не уехала с Антоном Софроновичем на Дальний Восток, что не выехала вместе с Верой на Урал. Правда, вскоре налеты бомбардировщиков сократились. Только изредка и на большой высоте прорывались одиночные самолеты. Поползли слухи, что гитлеровцы подтягивают силы и готовятся к решающему штурму. Рассказывали про шпионов, которые под видом беженцев пробрались в Москву. Все вокруг резко изменилось, стало неузнаваемым, и в первую очередь изменились люди.
Виктория Аркадьевна рыла окопы. Сразу после возвращения в город она зашла к Корницким.
В этой женщине, одетой в синий ватник, в грубых, залепленных глиной сапогах, с серой шерстяной косынкой на голове, уже трудно было признать законодательницу мод. Она очень похудела, на ладонях появились жесткие мозоли, черты лица погрубели, только, казалось, глаза стали более быстрыми и подвижными.
- Боже мой, Виктория Аркадьевна! - воскликнула Корницкая, отперев дверь. - Откуда в таком виде?
- Из окопов, - заходя в комнату, отвечала Виктория Аркадьевна. - У вас найдется чем-нибудь подкрепиться?
- Картошку с селедкой будете есть?
- Конечно! - промолвила Виктория Аркадьевна и немного успокоила Корницкую, рассказав про свежие силы, которые собраны под Москвой для отпора врагу. По ее словам, тут, в городе, даже трудно представить, как много войск скопилось для обороны Москвы. Что же касается ее, Виктории Аркадьевны, так она уже определила свое место в эту тяжкую для Родины годину и пойдет работать на завод. Кому теперь нужны ее моды...
- На завод? - удивилась Корницкая. - А что вы там будете делать?
- Что велят. Запросто. Мужчины почти все пойдут на фронт. Значит, кто-то должен занять их место. Хотите, я пристрою и вас там? Директор и его жена - мои старые знакомые.
- А Надейка, Анечка?
- Так это ж просто: Надейка, как обычно, будет ходить в школу, Анечка - в детский сад. Ну как, согласны? Имейте в виду, тянуть теперь с этим делом нельзя.
- Я подумаю. Надо написать об этом Антону Софроновичу. Посоветоваться.
- А чего вы там будете советоваться? Я уверена, что он ничего иного вам и не посоветует. Да вы и не девчонка, чтоб в такую минуту не отвечать за свои поступки. В общем, мы вместе начинаем работу на заводе.
ГДЕ-ТО ГРОХОТАЛИ ПУШКИ
Незадолго до того как начались жестокие бои под Москвою, Полина Федоровна получила письмо. Антон Софронович писал, что уголок, где он находится, такой тихий, что не верится, что где-то лютует смерть, горит земля. "Мы можем скоро увидеться, если ты пойдешь к моему начальнику и скажешь, чтоб он исполнил мою просьбу. Он, известно, будет отказывать, но ты предупреди его, что я уже написал заявление в высшую инстанцию. Только не робей, делай все по-партизански настойчиво. Имей в виду, я послал уже три рапорта, а ни на один из них не получил ответа. Видать, там положили под сукно..."