Хозяйка уже вносила из кухни тарелки с салом, каравай хлеба. Дядька Апанас принес большущий горлач* и, словно святые дары, торжественно и осторожно поставил его на стол.
_______________
* Г о р л а ч - кувшин.
- Видать, крепкая! - в восхищении промолвил начальник штаба. - Гляди, аж дымок из нее подымается!
- Своя, православная, - улыбнулся довольный дядька Апанас, наливая стаканы. - Давайте, хлопцы, выпьем за нашу Красную Армию.
- А у тебя, дядька Апанас, есть кто в армии? - спросил Корницкий.
- Два наших там, - вместо Апанаса ответила хозяйка. - Сыны Сашка и Витька. Сашка был на действительной службе, а меньший, Витька, пошел добровольцем, когда наши отступали...
Корницкий закусывал и думал про Никодима Барсука. Рано или поздно, а гитлеровцы прорвутся к его запрятанным под густыми кронами землянкам. Потому, если он переедет к Барсуку, то не нарушит его конспирации. И это следует сделать безотлагательно, чтоб не затягивать задуманных еще в Москве операций против оккупантов. Лучшего места для военного лагеря и не подобрать.
Когда они распрощались с хозяевами и вышли из хаты, Микола Вихорь спросил потихоньку:
- А теперь куда, Антон Софронович?
- На Волчий остров. А в чем дело?
Вихорь некоторое время не отвечал. Наконец Корницкий услышал его взволнованный голос:
- Тут мы много про вас слышали. Я... ну и мои товарищи... У вас такой боевой опыт. Перед самой атакой советовались... Если б вы командовали нами, товарищ подполковник!
- Вот как! Ну что ж, переедем вместе на Волчий остров и там обдумаем...
Сколько времени можно воевать, лезть в огонь и оставаться живым? Антон Корницкий никогда не задумывался над этим. Когда Мишка Голубович расспрашивал его о прошлых партизанских делах, Корницкий весьма неохотно и достаточно скупо рассказывал об этом. Был ли он ранен? Нет, ни разу. Некоторых ранит по пять раз, а они поваляются в госпитале месяц-другой и снова становятся в строй. Лишь бы ходили ноги, лишь бы руки целыми оставались. Чтоб нажимать на спуск, кидать гранаты, подкладывать мины...
Никодим Барсук сперва не очень приветливо встретил в своем логове шумных вихоревцев. Только присутствие Корницкого предотвращало возможность конфликта между хозяевами и непрошеными гостями, которые уверяли, что им тут очень понравилось... И рядом с барсуковскими землянками начали вырастать землянки вихоревцев. Сооружением землянок была занята лишь незначительная часть людей. Основные силы отряда день от дня выезжали на операции. Созданные Корницким группы подрывников подстерегали вражеские поезда на железнодорожных путях и автомашины на шоссе Брест - Бобруйск. Всю ночь до Волчьего острова долетали приглушенные далью взрывы. По истечении некоторого времени связные докладывали о результатах взрывов. Каждое утро в штабной землянке происходило совещание, на котором обсуждались боевые результаты минувшего дня. "Под откос пущен эшелон со снарядами, на шоссе уничтожено пять автомашин с гитлеровцами", докладывал Вихорь. "Мало! - недовольно морщился Корницкий. - А почему остался целым мост в Крупице? Почему дали убежать полицаям в Хотине? Послали туда самых отважных партизан, а они испугались каких-то гитлеровских прихвостней в черных шинелях!.. Придется, пожалуй, просить помощи у Никодима Барсука. Эти апостолы бородатые согласились охранять лагерь, они сделают дело тихо и по-людски... И бог Саваоф зачислит их еще при жизни в святые за борьбу с супостатами-оккупантами..."
Однажды из Барановичей пришла на Волчий остров долгожданная весть. Барановические шефы решили устроить охоту на диких кабанов, в Пашуковской пуще. Корницкий встрепенулся. Крупный зверь, за которым он вел бдительное наблюдение, сам шел на него... Верный и кровавый помощник гаулейтера не должен выйти живым из Пашуковских лесов! От волнения Корницкий места не мог себе найти. Он послал Мишку Голубовича к Хаецкому. Тот еще ничего не знал. Не прошло и двух дней, как Хаецкий сам примчал на коне.
- Скорее готовьтесь к засаде! В воскресенье утром!..
Все делалось, как было условлено с лесником. Мишку Голубовича трясло всего, когда неподалеку от него проехали одни сани, другие, третьи... целый обоз гитлеровцев с автоматами и охотничьими ружьями! А Корницкий даже не ворохнулся, словно зачарованный смотрел он на мышастые шинели и зеленые охотничьи куртки с дорогими теплыми воротниками. Только губы бывалого партизана еле приметно и беззвучно шевелились. Может быть, он подсчитывал тех, что сидели в санях. Когда исчезли последние сани, Мишка Голубович с обидой в голосе зашептал:
- Что ж это такое?! Почему мы не стреляли?
- Тише ты! - таким же шепотом ответил Корницкий. - Мы будем в них стрелять после охоты. Иначе они сразу догадались бы, что лесник - наш человек, и уничтожили бы его семью. А так выйдет, будто мы случайно на них наскочили и открыли стрельбу. Так что успокойся. Тот, кто хочет охотиться на крупного зверя, должен иметь терпение...
Время тянулось бесконечно медленно. Партизаны лежали и сидели в отрытых снежных окопах и прислушивались к выстрелам охотников и крикам. Через некоторое время неподалеку от них промчался, как бешеный, старый секач*. Корницкому показалось, что где-то он уже видел эту узкую вытянутую морду, желтые кинжалы-клыки. Потом все стихло и насторожилось. Уже на землю спускался вечерний мрак, когда наконец показались первые сани. Корницкий нащупал возле себя подготовленный толовый заряд. Все на месте. Он поднял автомат и дал короткую очередь по саням. И в ту же минуту все вокруг затрещало, короткими молниями поблескивали в темноте вспышки выстрелов. Некоторые гитлеровцы, услышав стрельбу, как змеи сползли с саней, залегли и из-за деревьев стали отстреливаться. Особенно рьяно в направлении партизанских автоматных вспышек бил один какой-то гитлеровец. Корницкий дал по нему короткую очередь. Уже совсем стемнело, и Корницкий не видел результатов. Неожиданно метрах в пятнадцати от него снова заблестели зеленоватые вспышки вражеского автомата. Корницкий пригнулся в окопчик, чтоб схватить толовый заряд и швырнуть в ту сторону, откуда стреляют. Вдруг все небо над его головой полыхнуло ослепительно-зловещим огнем, который обрушился на него и придавил ко дну окопа... И все потонуло в небытии...
_______________
* С е к а ч - кабан-самец.
Ч А С Т Ь Т Р Е Т Ь Я
______________________________
ЛЕСНОЙ БОЙ
Бывает порой, когда после долгих недель духоты и зноя загораются на далеком вечернем небосклоне трепетно мерцающие зарницы. И все тогда настораживается вокруг, притаившись в неподвижном и горячем воздухе: и хаты, покрытые соломенными крышами, и густые шатры приусадебных деревьев. Не шевельнется, не прошепчет в напряженном торжественном ожидании грозы ни один лист, ни одна травинка. Гаснут в окнах самые запоздавшие огни, чернота ночи становится еще гуще, чтоб более ярко заиграли в небе трепетные грозовые сполохи. Утомленный дневной работой засыпает в своей постели человек, пока его не разбудит грохочущий, как пушечный выстрел, удар молнии. Вскакивает человек с постели и прислушивается к тяжкому и гулкому шуму дождя за глухими стенами хаты, к удаляющимся громовым раскатам. И как все переменилось вокруг! Как тревожно во весь голос гудит и шумит старый клен!
Корницкого разбудил теперь не раскатистый грохот боя, а мучительно жгучая тишина. В первую минуту он даже и не понимал, что с ним произошло. В глазах его еще продолжали мелькать, словно молнии далекой грозы, зеленоватые вспышки. Вокруг были темень и глухая тишина. Потом он начал замечать какие-то неопределенные очертания черных деревьев, белые фигуры, которые быстро, но совершенно бесшумно, словно тени, перебегали от одного комля дерева к другому. Кто-то осыпал лицо Корницкого студеной колючей пылью, которая сразу стала мокрой. Так это ж снег! Снег, на который его обрушил взрыв толового заряда. Но почему не слышно выстрелов, а только видны вспышки? И огонь вспыхивает с ним рядом, даже над его головою! Неслышимый, но горячий огонь боя!