В Пышковичах были две пустовавшие землянки. Корницкий перебрался в одну из них. Таисия побелила печь, чисто подмела глиняный пол, вымыла и протерла оконца. Корницкий вздохнул полной грудью, оказавшись вечером сам с собой.
Но вот минула короткая летняя ночь. Уже давно прогорланил в Пышковичах драчун петух, начало всходить солнце, собрались на ежедневный утренний наряд бригадиры, а Корницкий все не выходил из землянки.
- Пропал, видно, наш Софронович, - начал волноваться Миколай.
- Он, может, уж к Москве подъезжает, - позванивая медалями на здоровенной груди, ухмыльнулся Лопырь.
- Сходи, Таиска, погляди, что с ним, - предложил дед Жоров. - Доложи своему командиру, что его штаб на месте.
Корницкий тем временем попробовал натянуть сапог на ногу и не смог надеть. Лицо у председателя покрылось потом, в глазах горела злость и бешенство. В ненависти Корницкий швырнул сапог, который полетел к порогу и чуть не угодил в Таисию, входившую в дверь.
- Хорошо ж ты встречаешь своих колхозников, Антон! - улыбаясь, сказала она и подняла сапог. - Уж не босым ли думаешь выходить на улицу?
Стискивая пальцы в кулак, Корницкий крикнул с каким-то детским упрямством и обидой:
- Пойду босой!
- Чтоб люди смеялись? Многие и без того не верят, что ты по-серьезному приехал...
- А ты веришь?
- Я сама еще не знаю, Антон... Давай сюда свою ногу.
Она помогла натянуть ему сапоги.
- Зачем ты их сшил в обтяжку? Тебе теперь нужны не такие.
- Ты пожалеть меня пришла?
- Нет, помочь, - ответила она.
- Опоздала, Таиса!
- О чем ты говоришь, Антон?
- Ты знаешь о чем.
- Я тогда ждала тебя шесть лет.
- И выскочила за Ивана?
- Ты не задевай покойников. Он был не такой верченый, как ты. А тебе надо было везде поспеть. Первые немцы, белополяки, кронштадтский мятеж, паны в Западной... Ты думал, что если тебя там не будет, так провалится вся земля. Мне кажется, ты и теперь побаиваешься...
- Я? Кого?
- Самого себя.
Корницкий как взялся надевать китель, так и онемел. Посмотрел на Таисию ошеломленными глазами. Рука никак не могла справиться с пуговицами. Таисия спохватилась, помогла ему застегнуть китель. Поправила Золотую Звезду, промолвила в задумчивости:
- Дорого достаются человеку такие награды...
И неожиданно быстро пошла из землянки.
Вечером Калита принес Корницкому малоношеные кирзовые сапоги. Они оказались удобнее хромовых. Корницкий попробовал их натянуть на ноги сам и остался очень доволен.
- Ну вот, теперь порядок! - улыбнулся Калита. - Теперь ты по-настоящему независимый человек. Только мне немножко страшновато делается.
- Чего?
- Завтра вскочишь среди ночи. А то и вовсе не ляжешь спать.
- Некогда теперь разлеживаться, Андрей. Вот окончим коровник, привезем, если нам дадут, костромичек, тогда и отдохнем. Ведь что ж это за колхоз без коров?! Ну, спасибо пока что за обувь.
- Как себе хочешь, - сказал, поднимаясь, Калита. - Ты слышал, говорят, что Лопырь написал на тебя заявление в райком?
- А пускай пишет, куда хочет. Только бы он хорошо работал. Все остальное меня мало интересует.
Прошла еще одна ночь. Теперь Корницкий уже не заботился о том, что кого-то должен будить, просить помочь. Улица, на которую он вышел, была тихая и сонная. Корницкий свернул на колхозный двор. Тут стоит "тигр" с автоприцепом. Аккуратно сложены штабели окоренных и неокоренных бревен. Белеют вкопанные в землю дубовые столбы большого строения. Высится уже несколько венцов постройки. Корницкий входит внутрь сруба, озирается. Поднимает брошенный на землю скобель и кладет на бревно. Затем, отойдя от сруба, приостанавливается, чтоб посмотреть на него издали.
И вместо только что начатого сруба ему представился большой красивый коровник с высокими шестами громоотводов по углам. Из раскрытых ворот коровника доярки в белых халатах выносят и грузят на машину бидоны. Среди доярок и Полина Федоровна. Увидев Корницкого, она с теплой улыбкой машет ему рукой.
Корницкий хмурится, и эта картина тотчас же исчезает. Торчат столбы начатой постройки. Он быстро поворачивается и идет прочь. Неподалеку стоят телеги. Одна из них выдвинута почти на метр из общего ровного ряда. Корницкий уперся плечом и подкатил телегу. Посмотрел - теперь стоят все по линейке в ряд - и двинулся на зеленый луг, где паслись кони.
Возле приречных кустов он заметил дымок. Около костра лежал на разостланной шинели Миколай Голубович. Он был в ватнике и в шапке-ушанке. Услышав шаги, Миколай поднялся и сел.
- Добрый день, Микола.
- Добрый день, председатель. Поклон вам от Мишки.
- Спасибо. Как он там воюет?
- Пишет, что получил третий орден. Красную Звезду.
- Хороший у тебя сын, Миколай. И в партизанах и на фронте всегда первый. Как тут наши тракторы?
- Запасаются горючим.
- Пойдем взглянем.
- Давай, - вставая, говорит Миколай.
Они идут к лошадям. Корницкий подошел к одной из них и начал ласково гладить по спине.
- Эх ты, белолобый! Сколько надо будет перевернуть работы.
- Конь, как и человек, боится не работы, а невнимания к себе, заметил Голубович. - Вы идите взгляните на Шустрого.
- А что? - настороженно спросил Корницкий.
- Вчера до крови намял грудь... Видите, не подпускает близко. А до этого был такой добрый конь...
- К кому прикреплен?
- Эта вертихвостка, вдова Ванда, на нем ездит. Стал вчера говорить, одного только сраму набрался. Известно, ни мужа, ни детей нету, так баба и дурит... Грозилась, что сегодня не пойдет на работу...
- Хорошо, я с ней поговорю. Гони коней домой.
Уже всходило солнце, когда Корницкий вернулся в деревню. Шли женщины с ведрами. Где-то клепали косу. Посмотрел поверх землянок. Изо всех труб вился легкий дым. Только над землянкой Ванды не было дыму.
Корницкий, отвечая на приветствия встречных или здороваясь первым, быстро подошел к землянке Ванды, спустился по ступенькам и постучал в дверь.
- Кто там? - донесся до него слабый женский голос.
- Я, Корницкий. Открой.
Он услышал, как загремел засов. Дверь открылась, и в глубине землянки он увидел женщину в одной рубашке, с пышными волосами, которые рассыпались по обнаженным плечам. Спокойно, словно хвастаясь своей стройной фигурой, Ванда дошла до кровати, легла и прикрылась одеялом.
- Ты почему не встаешь и не топишь печь? - спросил Корницкий.
- Я нездорова, - спокойно глядя в лицо председателя, промолвила Ванда.
- Что у тебя болит?
- Внутри что-то жжет. Вот тут, - дотрагиваясь полной рукой до груди, отвечала Ванда. - Закрой дверь, а то вошел, как в хлев.
- Ты меня не учи, как заходить в хату. У тебя очень душно.
- Было душно, а теперь сквозняк.
- Ну вот что, завтракай и ступай на работу.
Тем временем, позванивая медалями, Лопырь с топором за поясом неторопливо ступал большущими сапогами по пыльной улице. Люди шли на работу. То группами, то в одиночку они торопились в одном направлении.
Костик с заступом на плече вел за собой команду хлопцев.
- Левой, левой! - слышался его голос. - Шире шаг!
Лопырь свернул на колхозную усадьбу, к штабелю бревен возле новой постройки. Тут уже кипела работа. Дед Жоров, взмахивая топором, тесал бревно. Шуршала в толстой колоде продольная пила, вырезая толстую доску. Два бородатых колхозника прилаживали на стене бревно. Таисия подошла к деду Жорову почти одновременно с Лопырем. Она спросила:
- Ты, Ефим, не видал героя? Время ему завтракать.
- Его угощает Ванда, - ухмыляясь, сказал Лопырь.
- Брешет не знай что, - пробурчал дед Жоров. - Берись за работу.
- Не верите - поглядите.
Таисия и дед Жоров взглянули на землянку Ванды. Дверь в ту минуту открылась, и из нее показался Корницкий.
В РАЙКОМЕ ПАРТИИ
Андрей Калита недаром предупреждал Корницкого. Раздосадованный и обозленный переводом из бригадиров в рядовые плотники, Лопырь действительно написал заявление-жалобу Драпезе. Оттуда прислали бумажку, чтобы Антон Софронович немедленно явился в райком и дал объяснение.
Корницкий, прочитав бумажку, весело улыбнулся и промолвил Калите: