Тонкий момент: Карфаген, как «страна мечты и возможностей» был населен не только гражданами — в крупном порту и торговом городе жило множество иностранцев, занимающихся здесь коммерцией, право голоса которым, безусловно, не давали. Как и в Тире времен Элиссы с Пигмалионом, в городской политике ведущую роль играл пунийский «средний класс».
Эта идеализированная и умозрительная картина может относиться лишь к ранним годам существования Карфагена, затем внутриполитический пейзаж резко изменился. Римляне воспринимали Пунийскую державу как жесткий олигархат, при этом отлично сознавая, что в самом Риме сенаторская прослойка выделилась в сверхлитную замкнутую группу, эволюционировав из былого совета старейшин патрицианских родов в отдельное сословие с огромными привилегиями.
Если даже римские сенаторы и магистраты (сами будучи олигархами), в более поздние времена удивлялись карфагенской олигархической власти, то можно представить себе, что творилось в Новом Городе в последние столетия его существования: коррупция, местничество, столкновения группировок и прочие неприятные издержки владычества нескольких семейств — своего рода «семибанкирщина», печально известная нам по 1990-м годам ХХ века. Это, впрочем, не отменяло ни народного собрания, ни выборов — но голоса избирателей всегда можно купить, а противников запугать, не так ли? Римская республика тому яркий пример.
В любом случае ко временам возвышения Нового Города карфагенская элита создала результативную и довольно сложную систему государственного управления, координации и контроля, не допускавшую хаоса в самых важных областях — торговле и поддержании непрерывной работы транспортной сети.
Назначаемые знатью комитеты-министерства отвечали за множество самых разных аспектов городской (а затем и имперской) жизни — строительство, флот, коммуникации, склады, армия, управление по делам колоний и снабжения, охрана сухопутных границ в Африке, сельское хозяйство, иностранные дела. Огромный многоуровневый механизм с развитой бюрократией, социальными лифтами (на все государственные должности сыночков знати не наберешь) и обязательными межведомственными трениями — хотелось бы взглянуть, к примеру, на конфликт кораблестроителей с военными из-за партии строевого леса, по нерадению поставщиков доставленной не тому заказчику и им «приватизированной»...
Предположим (лишь предположим!), что к середине VI века до н.э. летописный Совет Десяти, эдакое античное «политбюро», еще заседал и решал вопросы общегосударственной важности. В частности, о возмутительной, просто-таки нетерпимой обстановке, сложившейся в результате действий греко-фокейских агрессоров в бассейне Лигурийского и Тирренского морей!
— А позовите-ка сюда гражданина Малха! — провозглашает один из старейшин. — Только не того, Малха, что сейчас руководит прокладкой новых улиц от гавани к холму Бирса, а другого — который намедни урегулировал вопрос с ливийцами...
Собравшиеся согласно покивали — перепутать разных Малхов нетрудно, так как число аристократических имен крайне ограничено, отчего и появлялось в разные времена по десятку, а то и по два десятка, различных Баалов, Абдмелькартов или Ганнонов.
Под «урегулированием ливийского вопроса» достойный старец (хотя ему не исполнилось и тридцати; просто член совета унаследовал от папаши полусотню торговых кораблей с грузооборотом в несколько сотен тысяч тонн в год и общим доходом сравнимым с трехлетним бюджетом какого-то там паршивого Рима) подразумевал окончательное избавление Карфагена от старинной, но изрядно поднадоевшей и убыточной традиции, возникшей при царевне Элиссе.
Ливийские племена по-прежнему требовали с Карфагена ежегодный взнос за пользование окрестными землями — исключением был холм Бирса, купленный Элиссой за наличный расчет. Два с половиной столетия карфагеняне платили, не желая открытого конфликта с ливийцами, или просто по привычке — фиксированную сумму мы не знаем, но вряд ли она была обременительной для богатевшего города. Или наоборот, «арендная плата» возрастала, поскольку территории постоянно расширялись и аграрная отрасль требовала все новых и новых площадей.