На второй день пришёл физрук и вкрутил нам лампочку. Со светом убираться стало веселее. И не так травмоопасно. Мы мыли, чистили, снимали с углов паутину и выгоняли пауков. Леся попыталась собрать пауков в баночку и переселить в женскую раздевалку, но они разбежались и стали жить за плинтусом.
В конце недели снова объявился физрук и вынес все шкафы, оставив только тот, что у стены (причём за одним из унесённых шкафов обнаружилось окно!), потом принёс нам стол, четыре стула, технику и фикус.
— А фикус зачем? — удивились мы с Леськой.
— Да его выкинуть попросили, а жалко, живой же.
Мы поставили живой фикус на окно. У входа поместили безголовый скелет, расставили у компьютера лягушек и змею. На стенах развесили портрет, карту и плакат.
Как художники, создавшие большое полотно, мы отошли к двери и полюбовались общей картиной.
— Если ещё зеркало принести, здесь можно жить, — подвела итог Леська, восторженно сжимая руку скелета. — Так, Эдвард? (Она назвала скелета Эдвардом. Подруга даже Чехова хотела сперва Эдвардом назвать — когда ещё в темноте не разглядела, что это Чехов).
Скелет молчал. Он не мог согласиться или возразить, у него же не было головы. Поэтому вместо него с Леськой согласилась я.
…Антон Павлович скептически смотрел на нас со стены.
Каждый день после уроков мы приходили в «кабинет редакции» (как гордо его называли), пили чай из принесённого Леськой чайника и ждали — вдруг кто придёт. Наши родители благодарили небеса за то, что их дочери проводят свободное время не неизвестно где, а в школе. Учителя недоумённо косились в нашу сторону, ведь теперь мы ежедневно приходили с выполненным домашним заданием — всё потому, что делали его вместе и делили пополам: Леська отвечала за физику, алгебру и геометрию, а я — за химию, русский и всякие задачки по биологии.
Время шло, а к нам никто не приходил, хотя на школьной доске объявлений уже дня три висело объявление, составленное нашими с Лесей совместными усилиями. Но что-то никого оно не привлекало.
Когда мы слышали звуки шагов за дверью, то я поспешно убирала со стола свои недорисованные картинки, Леська ставила на пол чашки с недопитым чаем или кофе — и мы обе замирали, с надеждой глядя на дверь. И каждый раз шаги затихали вдали. Люди проходили мимо.
Сегодня забегал Кирюша, принёс тот пластмассовый череп (уже без омлета) и старую шляпу, чтобы мы могли сделать Эдварду голову. Когда Кирюша ушёл, мы пожалели, что не можем взять в редакцию второклассника, а то нас бы трое было.
Мы уже придумали, как будет выглядеть заглавие. Представьте себе, большие черные буквы, а вместо второй «О» — пустой экран телевизора. А оттуда — да-да, вылезает девочка из «Звонка». По-моему, чудесно. Леське тоже нравится.
Я делала за нас обеих тест по русскому, а Леська, прорешавшая уже два варианта домашки по алгебре, всё пыталась приладить Эду его новый череп. Тот никак не хотел держаться: внизу не было никакого отверстия, которое можно бы было насадить на шейные позвонки. В конце концов мы спустились в кабинет рисования, попросили немного пластилина и прилепили на него Эдову голову. Принесу завтра шарф — намотаем ему на шею, чтоб незаметно было.
— Мне кажется, к нам никто никогда не придёт, — обречённо вздохнула Леся, пессимистически настроенная после возни с черепом.
— Подумаешь, — безразлично отозвалась я.
— Если здесь будет только два человека, то задумка с газетой сойдёт на нет. Принтер и комп спишут, и кабинет редакции снова станет тайной комнатой в конце коридора.
А ведь она права!
Ну уж нет. Мне здесь нравится. Это всё равно что собственная квартира. Здесь так тихо, нет ни одноклассников (Леська не в счёт), ни соседей… Можно принести компьютерную игру и поиграть, можно рисовать, а можно просто болтать, глядя на заспиртованных рептилий. Да здесь здорово! Был бы Интернет подключен, вообще 24 часа бы тут проводила.
Я резко встала.
— Если они не приходят к нам, сами их найдём и притащим сюда, — решительно заявила я.
— О-о, — восхищённо протянула Леся, тоже поднимаясь со своего места. — Когда ты такая, ты даже немножко… как я. Ты серьёзно?