— Конечно. Пойдём, посмотрим, по каким дням происходят собрания у всяких школьных кружков. Наверняка кроме членов кружков туда приходят разные слушатели. А если у них есть время на то, чтобы ходить в кружки, в которых они не состоят, то будет время и на газету!
Леська согласно кивнула.
Эдвард, похоже, тоже кивнул. Во всяком случае, его голова вновь отвалилась.
Итак, по средам заседает школьный литературный кружок.
Посчитав, что там собираются все интеллектуальные сливки школьного общества, Леська особенно долго прихорашивалась. Успокоилась она только тогда, когда, причёсываясь, неосторожно задела расчёской Эдварда. Его череп упал, грохоча, покатился под стол, по дороге ударился о ножку стула, остановился — и теперь, лёжа на полу, сердито глядел пустыми глазницами.
— Пожалуй, хватит. Эд уже теряет голову от моей красоты, — довольно заметила Леся, протыкая брошью тонкую ткань туники.
В последний раз поправив перед зеркалом салатовую прядь и для большей надёжности зафиксировав её заколкой, она перевела взгляд на меня.
— Гляди, я дитя полей, — неожиданно заявила она, в своём травянисто-зелёном наряде и впрямь похожая на какого-нибудь эльфа. — Дитя полей, прекрасное, как юный сельдерей — какая изысканная рифма, да?
— Ага. Ты прямо куде-есница ле-е-са Оле-е-еся-а-а! — пропела я, за что была одарена уничижительным взглядом. В другие времена за этим последовал бы и весьма ощутимый пинок, но Леська была в образе — и, похоже, дитя полей, как и дети цветов, не терпело рукоприкладства.
— Какая ты вредная, но я прощаю тебя, — миролюбиво сказала подруга. — Я понимаю язык растений. Этот фикус говорит, чтобы ты прекратила его поливать и подумала о себе. Ты что, прямо так пойдёшь?
— В школу же так хожу. И вообще, я не намерена переодеваться ради десятка начинающих поэтов, — резонно ответила я, продолжая поливать фикус.
У подруги на этот счёт было другое мнение. Ради такого события я просто обязана была надеть шёлковое вечернее платье с открытой спиной. Спасало только то, что этого самого платья с открытой спиной у меня никогда не было. Как и любого другого вечернего наряда.
— Ну-у, Ми-и-ила… — заныло дитя полей. — Давай я тебе хотя бы цветочек к волосам приколю, давай? Он чёрный. Гляди, какой красивый.
Проще было согласиться.
И вот, с цветочком в волосах и блистательной Леськой по правую руку я направилась в гости к юным поэтам, прозаикам и драматургам — в общем, к тем, кто не без гордости именовал себя «Литературный кружок „Соловей“».
Для соловушек гимназия не выделила старой подсобки, поэтому собрались они в просторном кабинете русского и литературы, предварительно убрав парты и расположив стулья в несколько рядов.
— Сегодня! — торжественно начал самый главный соловей, экзальтированный юноша со здоровым румянцем и нездоровым блеском в глазах. — Сегодня у нас не просто заседание кружка, а настоящий литературный вечер!
Все сделали восторженные лица и зааплодировали.
Я так и знала, что это секта.
— И как мы определим, кто здесь слушатели? — спросила Леська, неосторожно ко мне повернувшись и получив цветком в глаз.
— М-м-м… Те, кто не будут выступать — и есть слушатели, — логично предположила я, пожимая плечами.
Леська сделала лицо, говорящее «Я думала, у тебя есть способ получше!»
— Т-с-с! — шикнула на нас девчонка слева. У этой девицы была очень странная чёлка, даже не чёлка, а какая-то труба — будто она просто взяла прядь волос надо лбом, закрутила в кокон и намертво закрепила полученный результат лаком. Если смотреть на неё в профиль, то через эту подзорную трубу из чёлки можно увидеть сидящих у противоположной стены людей.
Мы замолчали.
По правде говоря, мой способ вычисления слушателей оказался не очень-то действенным. Выступающие выходили к доске, читали свои произведения, получали порцию аплодисментов и смешивались в единое целое со слушателями. Я запомнила лишь первых трёх. Надеюсь, у Леськи память на лица получше, чем у меня…
Первым выступал испуганный кудрявый мальчик с глазами оленёнка Бэмби. Немного попыхтев в микрофон, мальчик нервно сглотнул и обвёл глазами аудиторию.
— Поэма… П-посвящается моей девушке Кристине! — немного заикаясь от волнения, объявил он.
Девушка Кристина сидела на первом ряду и сияла, как медный таз.
— ПОЭМА НАЗЫВАЕТСЯ «ЕСЛИ БЫ»! — неожиданно заорал мальчик и, ритмично размахивая рукой, принялся декламировать: