Словно декорации к постапокалиптическому фильму: разбросанный мусор, обломки качелей на детской площадке, шины-клумбы… или клумбы-шины… В общем, клумбы из шин, чудо дизайнерской мысли. Бывает еще круче, иногда из шин лебедей вырезают. Но это только особо продвинутые оформители, 80 лвл.
В клубах дыма можно различить очертания и другого безумного элемента декора — рукотворный мухомор из пня и дырявого таза. Огромный такой мухоморище. Несколько грибов поменьше растут прямо под окнами. (Раз в неделю из окна третьего этажа высовывается сосед и зачем-то поливает их из шланга — то ли сбивает пыль со шляпок, то ли и впрямь считает, что вырастут).
…И посреди всего этого великолепия возвышался импровизированный стол — доска, перекинутая через две скамейки.
Пир во время чумы, должно быть, выглядел именно так.
Увидев меня, пирующие замерли и насторожились — как замирают, обращаясь в камень, горгульи на старинных соборах.
Я ускорила шаг.
— И даже не здоровается!
Не слушать, не слушать, не обращать внимания.
— Никакого уважения к старшим!
Нужно повторять стихи. Не слушать и повторять.
— Наркоманка потому что. Видали, какая бледная! И синяки под глазами.
— И одета непойми как. Сектантка потому что.
Ну да, буду я молчать. Нашли Танюшу Ларину.
Я резко развернулась и направилась к ним.
— Прошу прощения, дамы, — начала я, принимая светский тон. — Как поживаете? Я вас сразу и не заметила — в последнее время стало плохо со зрением. Это всё из-за наркотиков, которыми меня пичкают в нашей секте. Пойду, пожалуй, мне ещё надо зарезать жертвенного ягнёнка! — с этими словами я развернулась и зашагала к подъезду.
Железная дверь, грохоча, захлопнулась за моей спиной, и даже если пирующие что-то ответили, я не услышала.
Сырой полумрак гостеприимно распахнул свои липкие объятия.
В подъезде пахло кошками, мокрой тряпкой и лилиями — какой-то безумец поставил увядающий букет в пустую пивную бутылку: новый арт-объект от создателя мухомора и клумб.
Зачем-то заглянула в почтовый ящик, хотя, кроме счетов и всякой рекламной ерунды там ничего не бывает. Вот и на этот раз, среди пыли и сигаретного пепла тосковала листовка очередной партии.
«По статистике, каждый человек в нашей стране выпивает около восемнадцати литров алкоголя в год», — кровавыми буквами значилось на листовке с одной стороны, а с другой лучилось счастьем лицо какого-то честного депутата, который приведёт страну к трезвости и благополучию (по крайней мере, так было написано). Поборов желание приклеить её на дверь одной из пирующих, я поднялась на второй этаж.
Дверь квартиры № 19 полуоткрыта. Преодолевая брезгливость, нажала замусоленную кнопку звонка:
— У-э-э-э-э-и-и-и-и-и!
Так звучит соседский звонок: начиная с глухого предсмертного хрипа, переходит на поросячий визг. Это он сломался, раньше только визжал.
— У-э-э-э-э-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и!!!
— Чего? — высунулся в щель заспанный сосед. На нём трусы и один тапочек. Постеснялся бы так к барышне выходить. Стоит и чешет пятернёй волосатую грудь. Всё чешет и чешет. Не джентльмен… Да и я не очень-то леди.
— Вы дверь забыли закрыть.
— Ага.
Щёлкнула задвижка — сосед запер дверь изнутри.
Пирующие затянули песню.
Понятно, кто вместо меня выпивает мои законные, полагающиеся по статистике восемнадцать литров.
Глава 2
Утром был понедельник.
Я вспомнила об этом, когда мама, уходя на работу, разбудила меня и сказала: «Мил, не опоздай в школу, ладно?».
Чистить зубы пришлось на кухне, потому что соседи вылили в унитаз протухший рассол, и запах его через вытяжку распространился по нашей квартире.
Я попробовала распылить освежитель воздуха с ароматом морского бриза, но получилось ещё хуже: запах рассола смешался с «морским бризом», пропитав мою одежду и волосы. Оставалось только надеяться, что он выветрится по дороге.
Опаздываю я часто: долго добираться (по крайней мере, так звучит мое всегдашнее официальное оправдание).
Моя пижонская школа находится в самом центре города и, кстати говоря, считается хорошей. Недавно её переименовали в «гимназию», чтобы лишний раз подчеркнуть крутость. (Кроме названия, ничего не изменилось). Мне она не нравится. В восьмом классе закончились уроки рисования, и потребность ходить в школу — ой, то есть в гимназию — окончательно отпала.