Парень бегло взглянул на немногочисленных пассажиров, сидевших на лавках, подошел к буфетной стойке и, поставив на пол между ногами свой фанерный чемодан, солидно поздоровался за руку с толстощеким и усатым буфетчиком, похожим на пожилого важного кота.
— Куда это ты собрался, Тимофей? — спросил буфетчик, глядя на парня сонными, темными, как вода в торфяном болотце, глазками.
— В область! — ответил тот хриплым тенором. — Застыл, пока доехал. Мороз — жуть! Налей-ка на дорожку — согреться, Василий Степаныч!..
Буфетчик нацедил в чайный стакан водки, положил на тарелку ломоть хлеба и кусок копченой селедки и подал парню.
Тимофей одним большим, жадным глотком выпил водку, аппетитно крякнул и стал медленно разжевывать жесткую селедочную плоть.
— В область еду! — повторил он, и в голосе его прозвучала вызывающая хмельная нотка. — К дядюшке своему, к Макару Ивановичу.
— Передавай привет. На побывку, что ли?
— Нет, насовсем! Прости-прощай, родная мама, пишите открытки. Вот так! И все убито!..
— Рыба ищет, где глубже, а человек — где лучше! — сказал буфетчик таким глубокомысленно-назидательным тоном, как будто только что сам придумал эту старую пословицу.
— Вот именно — где лучше! — подтвердил Тимофей многозначительно. — Плесни еще, Василий Степанович, — на половину нормы.
Он выпил еще водки и, блаженно щурясь, засмеялся, показывая крупные, ровные, очень белые зубы.
— Хлопот было, пока оформился, жуть! Но зато теперь полный порядок. Ни один жук не придерется. Все убито!..
— Что же мамаша не приехала тебя проводить?
— Зачем? Только нюни распускать!
— Дальние проводы — лишние слезы! — сказал буфетчик с той же глубокомысленной назидательностью.
— А чего мне тут сидеть, Василий Степанович? — наваливаясь на стойку грудью, заговорил Тимофей с таким жаром, будто спорил с кем-то. — Толк какой, смысл? Нахлебался деревенской грязи, будет! В городе-то — чистота, культура, «Пиво-воды» на каждом шагу, в кино картинки новые показывают, не то что у нас: привезут ленту, а она рвется, как ситец гнилой.
— Жить где будешь?
— Пока у дяди, все-таки он дворником работает, имеет жилплощадь. Может, и сам пока в дворники устроюсь на первое время, а там… видно будет! Хорошо бы, конечно, в милицию, да, боюсь, не возьмут: у меня стопа плоская.
— Плоскостопие нападает под параграф, — заметил буфетчик, делая ударение на последнем слоге в слове «параграф».
— Ничего, с работой наладится! — продолжал горячиться Тимофей. — Мне дядя поможет. У него повсюду дружки! Главное — площадь имеется, есть за что зацепиться. Я как подумаю, Василий Степанович, что уезжаю в город, во мне каждая жилочка играет и поет. Третьего дня, представьте себе, чуть было у меня все не сорвалось. Так оборачивалось! Иду я из правления домой, думаю: «Ну, конец. Все убито!» И попадись мне навстречу Федьки Антонова мать. Идет с почты, несет письмо. Остановила меня, говорят: «Федюшка карточку прислал. На, посмотри на своего дружочка». Я смотрю: Федька таким козырем снят — не узнать! «Бобочка» на нем, галстучек, прическа по-городскому, чубчик махонький сбоку из-под кепки выглядывает. Такая меня досада взяла — аж зубами заскрипел. Разве у нас так приоденешься, как в городе?!
— Вчера приезжал на станцию ваш Егор Дмитрич, говорил, что сельпо ужасно много всяких промтоваров получит в текущем квартале, — сказал буфетчик, делая ударение на первом слоге в слове «квартал».
— Врет, поди! Да и аппетиту нет форсить в деревне, Василий Степанович. В городе — и туда пойдешь, и сюда! Тут тебе — танцплощадка, там — зверинец. Я когда ездил прошлым летом к дяде — ходил, смотрел. Обезьяну видел — папиросы, тварь, курит, честное слово!
— Да, там уж всякую созданию увидишь в Зоопарке, — подтвердил буфетчик, — и проказницу мартышку, и осла, и козла, и косолапого мишку. А на кого же ты свою Елену прекрасную оставляешь? Девица интересная, на выданьи. Смотри, уедешь — уведут! Ведь что с возу упало — то пропало!
— Ну и пускай! В городе таких, как Ленка, — пруд пруди. Сяду в вагон — и все убито!
— С глаз долой, из сердца вон! — сказал буфетчик.
— Вот именно! Плесни еще, Василий Степанович!
— Не много ли будет?
— Ничего. На морозе не возьмет!
Буфетчик стал наливать водку, но тут снова завизжала промерзшая входная дверь, и в «зал ожидания» вошли пожилая женщина в длинном пальто с барашковым воротником, в теплом шерстяном платке и девушка в черном кавалерийском полушубке и в серой шапке-кубанке набекрень. Худенькая и очень стройная, она была похожа на румяного, хорошенького хлопчика.