Нахальством и у Бога возьмешь.
Из караульной будки ему покричал Ваничке, инвалидный солдат:
– Замолви словечко!
– Где?
– Да хоть где. Меня бы в гвардию. Мне во дворец.
– В какую же гвардию‚ когда ты без уха?
– А чтоб отросло.
Все бежали следом‚ все суматошились‚ и каждый просил отхлопотать. Для Липечке – удачу. Для Лейбечке – надежду. Для Лейзерке – от всякого ему радость. Для грустного воришки Шимеле – полные у всех карманы. Лишь Пятикрылый Серафим ничего не просил‚ а глядел вслед Пинечке с тоской и томлением.
На улице‚ возле дома‚ терзалась в печали Фрима-вдова. Не в обычае женщины сидеть без дела‚ и Фрима капала пока что слезой на чумазый чугунок‚ оттирала его до блеска.
– Я пойду‚ – сказал Пинечке. – Я должен. Пока ноги не стоптались. Пока могу по прямой.
В печи у Фримы томился чолнт на субботу‚ вздыхал‚ пыхтел‚ ворчал под крышкой‚ как осуждал за легкомыслие. А Пинечке стоял‚ прикипев к месту‚ нанюхивался на долгую дорогу‚ напитывался домашним запахом перед холодными‚ бездушными‚ безвкусными пространствами.
Мужчине – прорывать ограду. Женщине – ее укреплять.
– Идите‚ – сказала Фрима. – Только не забирайтесь далеко. Чтобы обратная дорога стала короче.
Всякому известно‚ что высокому не следует жениться на высокой‚ худому на худой и толстому на толстой‚ чтобы в их детях не усилилось это до безобразной степени. А пухлая Фрима с тощим Пинечке – нормальная была бы пара!
Стояли – вздыхали согласно.
Прибежал впопыхах сват Меерке с опавшим животом‚ не подложив под одежды подушечку. Кричал‚ заламывал руки в последней попытке удержать:
– Любая боль – только не боль сердечная! Любое зло – только не злая жена!..
А Фрима была доброй.
– Это вам‚ – и протянула узелок. – Хлеб съешьте‚ а крошки оставьте. Хоть что будет на память.
– Фрима‚ – сказал на прощание. – Знаете ли вы‚ как царь ест блины?
– Как царь ест блины‚ – повторила она со вздохом. – Где царь и где мы‚ Пинечке.
– Так я вам скажу. Пекут много блинов‚ и шьют из них просторный халат с карманами‚ и наливают сметану в один карман‚ а в другой – мед‚ а царь ходит по дворцу в блинном халате‚ отрывает куски от подола‚ макает в сметану‚ потом в мед – и в рот. Вот так царь ест блины.
– Пинечке‚ – без звука сказала Фрима–вдова. – Я напеку вам таких блинов! Пышных‚ пупыристых‚ почище царских. Не уходите‚ Пинечке‚ жизнь моя‚ сердце мое‚ не надо! Вы ведь мой самый лучший! Вы ведь мой самый лучший...
Старики на бугре спросили:
– Далеко собрался?
– Далеко.
– Увидишь избавителя – поторопи.
Пинечке шагнул в степь.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ПО ПУТЯМ И СТРАХАМ
1
Небо нуждается в помощи человека.
Небо‚ да-да‚ небо!
Небо – такое неподступное! – стынет в несбыточном ожидании‚ пока человек догадается‚ отлипнет от привычного стула‚ отыщет свой путь.
Чтобы появилась дорога‚ надо ее протоптать. Чтобы не зарастала дорога‚ надо по ней ходить.
В той степи не было дорог‚ не было конца-края‚ не было‚ казалось‚ и времени‚ а идти всё равно надо.
Через землю Гумик. Через страну Пумперникель. В нехоженые края тумтумов и кафторим‚ где горы Тьмы на пути‚ море Печали‚ страна Тысячи Холмов и печальная земля Нод для смятенных‚ полных томления‚ блуждающих духом и неприкаянных.
Начнем с земли Нод‚ пойдем по земле Нод‚ дорогой скитальцев и обреченных на забвение‚ которая вечно пугает и привораживает‚ ведь раствориться и пропасть так же‚ наверно‚ заманчиво‚ как быть и слыть.
Бродил тут Адам к востоку от рая‚ в смятении и замешательстве. Бродил Каин–убийца‚ изгнанный с лица земли. Бродили тут многие‚ бродили безымянные: по костям упавших‚ по мольбам заблудших. Степь без начала столом неприбранным: одним к насыщению‚ других в пищу. Степь без конца постелью невзбитой: кому в сновидения‚ а кому .кошмары полуночные.
Прятались душегубы-разбойники по глухим‚ травяным углам‚ прятались беглые мужики и солдаты‚ старцы-скрытники и вороватые блудяжки‚ хутора и целые поселения‚ а одинокий путник и подавно исчезал без возврата с первых своих шагов.
Всякое поселение камушком в степи. Всякий человек песчинкой. Но степь не складывается в мозаику‚ и путь к небу не проложен на карте.
Крик шакала‚ писк суслика‚ обглоданная кость на бугре‚ стервятник над головой‚ миражное марево на любой вкус и реклама на пути‚ белилами по жести: "Лучший друг желудка вино Сенъ-Рафаэль".
Пинечке поглядел.