Порой это бесконечные хриплые рулады, смутно напоминающие финал одной из песен Далиды, мамма миа! Ты старательно считаешь, пытаешься обнаружить какое-то подобие ритма, но два-три такта — и все рушится. Безобразная, беспорядочная, неуклюжая, тяжелая медвежья пляска, пляска смерти…
Сколько женских ночей, Нилли, исковерканы храпом? Сколько женских жизней разбито о камни храпа? Сколько было возлюбленных, попавших в ловушки храпа, поджаренных в масле храпа, встающих с отрыжкою храпа?
О, эти миллиарды литров храпа, прорывающего плотины горла, заливающего спальни, сносящего все на своем пути и топящего ваши сновидения — твои, Нилли, и тех, других, что уже так давно далеки, так давно далеки от тебя, Нилли!
Перевод Михаила Яснова
Моник Швиттер
© Перевод с немецкого М. Зоркая
Моник Швиттер [Monique Schwitter] родилась в Цюрихе в 1972 году. С 1993-го по 1997 год училась режиссуре и актерскому мастерству в Зальцбурге, после чего работала актрисой в Цюрихе, Франкфурте, Граце и Гамбурге. С 2005 по 2010 годы вела и готовила литературные радиопередачи, посвященные Петеру Хандке, Эрнсту Яндлю, Раймону Кено, Саре Кейн и другим. Ее рассказы впервые появились в печати в 2002 году. Первый сборник «А если снег, у крокодила…» [ «Wenns schneit beim Krokodil»] вышел в 2005 году. За него Швиттер была удостоена премии Роберта Вальзера и поощрительной премии Шиллеровского общества. В 2009 году вышел первый роман «Уши без век» [ «Die Ohren haben keine Lider»]. А в 2011-м — второй сборник рассказов «Память золотой рыбки» [ «Goldfischgedächtnis»], который писательница в конце прошлого года представляла на московской книжной ярмарке «non/fiction». Русский перевод этого сборника, над которым работали участники специального переводческого семинара, готовится к печати в издательстве «Текст».
Перевод выполнен по изданию «Wennʼs schneit beim Krokodil» [Droshl, 2005].
Когда-то я была влюблена и часто ходила в зоопарк. Мне нравилось ходить в зоопарк с тем, в кого я была влюблена.
Увидим павиана — показываем пальцем на его красный зад и смеемся. Увидим, как горилла зевает, — и смеемся. Покупаем попкорн для зверей, лопаем его сами — и смеемся. В ламу плюемся, жирафу показываем язык и тоже смеемся. Мне нравилось ходить с ним в зоопарк. С ним я бы куда угодно пошла. Даже в музей гильдии мясников или на выставку лесопильного оборудования, даже в дом, где родился Моцарт. Или в ортопедический научно-исследовательский центр. Или в музей монет Немецкого банка, в дом-музей Гёте, в кабинет восковых фигур. В музеи: бункера, кладбища, пряностей, детского творчества, таможни, кораблей в бутылках, портовых складов. С ним я пошла бы даже на экуменическую церковную ярмарку.
Но это было где-то и когда-то. Другие города, другие времена.
Не люблю зоопарки и питомники. Не люблю зоологические сады.
— Тебе пришло письмо, — сообщила мне по телефону мама.
— Открывай! — велела я.
Она не поверила:
— Я ведь не знаю, что там в конверте да от кого…
— Вот именно, — ответила я раздраженно. — Вот именно поэтому — открывай.
— Не знаю, не знаю… — повторила мама, но в трубке зашуршало.
Молчание.
— Ну? — резко спросила я.
Молчание.
— Алло, ты меня слышишь!? — закричала я в телефон. — Ты слышишь меня?
— «Я точно приду. Зоопарк, первое января, девять утра, у верблюда. А если снег, у крокодила».
— А дальше что? — спросила я.
— А дальше ничего, — ответила мама. — Ты приедешь на Рождество?
В зоопарке моего родного города я была лишь однажды, в возрасте девяти лет. Однажды — и не по своей воле.
Экскурсия оказалась незабываемой.
У меня за спиной клетчатый рюкзак, как у всех детей. Мама дала мне с собой бутерброды и чай, цветные карандаши и бумагу, как все мамы.
На входе в зоопарк учительница (помню ее глубокую вертикальную морщину посреди лба) пересчитывала нас по головам.
— Не крутимся, стоим смирно, смотрим на меня! — скомандовала она и принялась считать нас по головам.
Маттиас спрятался у меня за спиной. Маттиас, крошечный Маттиас. Он мне нравился. О, как я хотела, чтобы Бог помог ему вырасти. О, как я хотела, чтобы Бог помог мне больше не расти. «Для нас с Маттиасом это единственный шанс», — снова и снова, каждый вечер объясняла я Богу.
Маттиас сзади вцепился в капюшон моей красной куртки. Изо всех сил старался, чтобы я повалилась наземь. А я старалась встать навытяжку. Хотела, чтобы и меня пересчитали.