Его руки осторожно коснулись моей талии. Ещё мгновение – и меня не хватило бы даже на самое беспомощное сопротивление. А мне необходимо было сопротивляться любой ценой.
– Серёж, не надо. У меня же… Макс есть…
Он сдался в один миг. Виновато и обречённо.
– Да, конечно…
Никогда в моей жизни победа не казалась столь ненужной, а поражение столь вожделенным. Пусть бы его руки сломали мои слова, победоносно наплевав на них, с торжеством победителя, снисходительно не придав им ни малейшего значения. Пусть бы они ещё крепче сжали мою талию, овладевая, нанесли сокрушительное поражение моей лицемерной чести, разорвали и сбросили ниц её лживые одежды, обнажая исподнее и сокрытое от глаз правды. Пусть бы моё оправдание не превратилось так буднично в мою победу.
Я простояла, не шелохнувшись, ещё не веря, что всё закончилось и ничего из будоражившего мысль малое время назад не обрело хоть толику яви, до того, как возвратились Бородин и Ленка, а потом будто очнулась.
«Ты – дрянь, Юля. Ты была на краю пропасти, – сказала сама себе. – Как бы ты потом смогла бы смотреть в глаза Максу?»
– Серёг, наша победа подошла к концу, – неповоротливым языком выговорил Бородин. – Что будем делать?
– Пиво будем пить, – ухмыльнувшись горько и коротко, еле-еле, ответил Серёжа.
– The end! La fin! Мы с нашими союзниками убили всё немецкое пиво в нашей палатке.
– Теперь русское будем убивать. И пусть мы изначально обречены на поражение, вступим в последний бой бесстрашно. Мёртвые сраму не имут.
– Серёг, вы, если хотите, умирайте, – остудила его порыв Ленка, – а мы с Юлькой, пожалуй, пойдём.
– Женщин отпускаем, – чуть смутившись, согласился он. – Им ещё детей рожать…
Мы ушли.
Поздно вечером позвонил Макс и сообщил, что приедет завтра утром.
– Понятно, – с ледяным равнодушием выдавила я из себя.
К ночи лёд затвердел, как камень, и больно сдавил моё сердце – единственное, что ещё оставалось во мне живым.
Фрагмент 12. Бородин
Август 2007 года
Только у Юльки закончился отдых в Турции, она тут же примчалась к Серёге «налаживать отношения». Я воочию наблюдал, как те разладились и не верил, что конструктивный камбэк вообще возможен.
Меня Серёга пригласил жить к себе сразу после их с Юлькой «расставания» – его решимость «покончить» не вызывала сомнений. Мы целый месяц бухали каждый божий день, и он мне рассказывал, какая же Юлька дрянь. Денег пропили столько, что просто «фобос» и «деймос». Я еле-еле наскрёб мелочи, чтобы купить билет на «марсианский» корабль до «малой родины» на Земле.
Хорошо, мама вошла в положение и щедро профинансировала дальнейшее пребывание на «марсе». Иначе, не заплатив за комнату, мы с Серёгой рисковали оказаться в «открытом космосе», то есть на улице.
Каково же было моё удивление по возвращении, когда я узнал, что теперь нас трое, что Серёга собирается восстановиться в универе, и вообще они с Юлькой намерены перебраться обратно в универскую общагу. Это не просто камбэк, это ренессанс какой-то.
Таким вот образом удивление моё стремительно перешло сначала в недоумение, а затем и в частичный отрыв от реальности. Пришлось признать, что я ничего не понимаю в жизни, а «марсианский» опыт только усугубил непонимание.
Юлька весь день старательно наводила на «марсе» порядок. Собрала два здоровенных баула бутылок, банок, контейнеров из-под салатов и моментальной лапши, пакетиков из-под чипсов и сухариков, засохших рыбьих и колбасных шкурок, прочей хрени нашей жизнедеятельности, выскребла все углы от «космической» пыли, предала анафеме к «чёртовой матери, с глаз долой» мои порножурналы, заставила нас с Серёгой туда же, к «чёртовой матери» отправить оба баула и потом милостиво накормила настоящими «земными» щами с настоящим «земным» мясом. А вечером, радостная и уставшая, надолго ушла в душ.
– Серёг, я не понимаю, что происходит-то? – полюбопытствовал я. – Ренессанс?
– Ренессанс, – загадочно улыбнулся он.
– Это называется пи**ец, а не ренессанс. Она же дрянь.
– Кто дрянь?
– Юлька. Помнится, ты сам немало об этом говорил.
Серёга зыркнул на меня суровыми испепеляющими очами Ареса и буркнул:
– Это я говорил. Имею право. А тебе нельзя так говорить.
– Но подожди, я не понимаю, как можно…
– И не поймёшь, – оборвал он меня.
Вернулась Юлька, и мы пошли на балкон покурить, чтобы дать ей одеться.
Я встал возле самой двери и видел, как она скинула полотенце, как вполоборота обнажились белые маленькие груди с тёмными, упруго торчащими сосками и как скрылись порывистым движением за загорелой в Турции спиной.